По числу новых постановок в оперных театрах России «Царская невеста» в завершившемся сезоне опередила всех конкурентов. Премьеры корсаковской оперы прошли в Уфе и Астрахани, ее показали в рамках летней лаборатории New Opera World в Москве, а в Петербурге возникло даже негласное состязание двух компаний, завершившееся отнюдь не с тем результатом, какого можно было бы ждать, ориентируясь исключительно на бренды.

То, что спектакль «Зазеркалья» неизмеримо интереснее и значительнее в смысле сценического воплощения, не должно бы удивлять: его постановщик Александр Петров (основатель и художественный руководитель театра) – режиссер маститый, уважаемый в оперном мире. В Мариинке кандидатуру постановщика, похоже, определяли пресловутым «методом тыка», как часто случается в сих стенах. Дело, однако, не только в конкретном режиссере, но и в негласном запросе театра на «нормальное», то бишь традиционное прочтение – в противовес прежнему, радикальному.

Удивительнее другое: между двумя театрами, числящимися по разным весовым категориям, совсем не чувствовалось непроходимой пропасти в вокально-музыкальном плане. Более того: хотя певческие ресурсы Мариинки не в пример богаче, баланс музыкального качества в целом, как ни парадоксально, сложился не ее в пользу – даже при том, что за пультом стоял Валерий Гергиев собственной персоной. Но – то ли в силу недостатка репетиций, то ли из-за усталости маэстро, устроившего на фестивале «Звезды белых ночей» очередной нескончаемый марафон с появлением за пультом до двух раз за день, – певцы постоянно разъезжались с оркестром, да и у этого последнего не раз случался дисбаланс между группами, а то и просто пропущенные ноты. В то время как в «Зазеркалье» под руководством Павла Бубельникова музыкальная часть не вызывала никаких нареканий: в отличие от «великого и ужасного» коллеги, главный дирижер «Зазеркалья» отрепетировал все с певцами и оркестром так, что комар носу не подточит. И это была именно интерпретация, а не чтение партитуры «с листа». Оркестр, ведомый Бубельниковым, жил единой жизнью со сценой, тогда как в Мариинке он даже в лучшие моменты существовал вполне автономно.

Конечно, зная Валерия Гергиева, легко предположить, что через какое-то время, когда маэстро переведет дух, да еще и порепетирует немножко, музыкальное качество мариинского спектакля может резко рвануть ввысь. Но вот со сценической частью такого явно не произойдет – по крайней мере, до тех пор, пока театр в очередной раз не решится на новую постановку.

Что же не так с нынешней? К сожалению, режиссер Александр Кузин смог предъявить лишь набор замшелых оперных штампов, сохранившихся с незапамятных времен. Многие мизансцены будто скопированы со старой «Царской» Большого театра (учитывая, что она доступна на видео, в этом нет ничего удивительного; да где еще и черпать оперному неофиту представление о «традиционности»?).

Между тем, сценография Александра Орлова и костюмы Ирины Чередниковой давали режиссеру немало возможностей для того, чтобы найти некую золотую середину между пресловутой традиционностью и сегодняшними эстетическими требованиями. Принцип сценографии – та самая «строгая условность», которую мы наблюдали в недавней «Пиковой» Большого, только учитывающая характер материала и более разнообразная. Костюмы стилизованы под исторические, но только отчасти. Для Ирины Чередниковой важнее были определенные «цветовые пятна», сочетающиеся или контрастирующие с преимущественно белыми тонами сценографии, нежели соответствие историческим реалиям. Режиссер же работал так, будто в его распоряжении были старые и пыльные декорации и костюмы образца 40-х годов, при этом откровенно не понимая, что делать с оперными артистами.

По-настоящему радовало здесь только пение. Владислав Сулимский – Грязной, Виктория Лукьяненко – Марфа, Екатерина Сергеева – Любаша, Михаил Петренко – Малюта Скуратов, Юрий Воробьев – Собакин, Сергей Семишкур – Лыков… Да, уж что-что, а предъявлять высококачественные составы Мариинка умеет – правда, по большей части в фестивально-гастрольных ситуациях (то, что в ее же стенах порой приходится слышать на так называемых «рядовых» спектаклях, – тема для совсем иного разговора). А ведь то был формально второй состав – судя по всему, однако, вполне равноценный первому. И лучшие моменты в исполнении Сулимского (одно только «Страдалица невинная, прости…» в последней картине дорогого стоит) и других – прежде всего, обеих героинь – спасали лицо Мариинки в этот вечер. Как, впрочем, и отдельные моменты в оркестре, когда Гергиеву хоть ненадолго удавалось воспарить к музыкальным вершинам…

А вот в «Зазеркалье» певцы – тоже очень достойные – были органичной частью сценического ансамбля. Правда, основного Грязного – Виктора Коротича – рекрутировали как раз из Мариинки (где он, впрочем, эту партию пока не поет), но он вовсе не выглядел здесь «приглашенной звездой», хотя пел и играл превосходно. Премьерный состав был хорош целиком. Но если у Марфы – Ольги Васильевой серьезных конкуренток в этой партии не оказалось, то с Любашами получилось иначе и очень любопытно. Анастасия Мещанова, Анна Смирнова, Екатерина Курбанова – с каждой следующей исполнительницей качество только возрастало. А Курбанова – обладательница по-настоящему крупного голоса – отлично могла бы прозвучать и в зале Мариинки. Следовало бы также отметить удачные работы Дмитрия Каляки (Бомелий), Андрея Удалова (Малюта) и Романа Арндта (Лыков)…

Спектакль «Зазеркалья», действительно, актуален, но его актуальность прочно укоренена в партитуре, из которой словно бы прямо вырастает едва ли не каждый сценический штрих или акцент. И если в Мариинке главная тема оперы словно бы выведена за скобки, то в «Зазеркалье» она берет реванш.

Опера-то все же называется «Царская невеста» – а не, к примеру, «Роковое зелье» или «Жертвы страсти», – и прилагательное здесь едва ли не важнее существительного. Да и увертюра не о любовном треугольнике нам повествует. Речь, прежде всего, о деспотичной власти, утверждающей себя исключительно с помощью насилия, не считаясь ни с чем и ни с кем. Об этом-то стозевном чудище и поставил свой спектакль Александр Петров. Оно присутствует на сцене едва ли не постоянно в виде всадника на соломенном коне, с короной на голове и маской смерти вместо лица. Едва ли стоит искать в этой фигуре сходство конкретно с Иваном Грозным. Скорее это метафора – и очень впечатляющая – олицетворяемого им кровавого деспотизма азиатского толка…

Возможно, с «азиатчиной» режиссер немного переборщил: манипулирование отрубленными головами – это уже скорее «турецко-мусульманские» реалии. В спектакле же буквально в самом начале нам демонстрируют голову Григория Грязного, водруженную на шест устрашения ради, как на полотнах Верещагина. А в последней картине тот же Грязной приносит Марфе отрубленную голову Лыкова, и она общается с этой головой, что твоя Саломея…

Но откуда, спросит читатель, взялась в начале голова Грязного? Вообще начинать со смерти героя – прием не новый. Перед нами своеобразный пролог, открывающийся не увертюрой (она идет дальше), а прямо арией Грязного, решенной как предсмертный бред «с петлей на шее», точнее – с занесенным над этой шеей топором...

Впрочем, если и считать сразу две отрубленные головы перебором, то его легко простить, коль скоро перед нами – логично и точно выстроенное рукой мастера действие, где ничто не брошено просто так, где каждая деталь работает на целое. Яркая образность символистского толка как-то очень естественно сочетается в спектакле с подробнейшей разработкой рисунка каждой роли по законам психологического реализма.

Александр Петров со своим постоянным соратником Владимиром Фирером (сценография и костюмы) не слишком настаивают на определенной эпохе. Вроде бы опричники и бояре одеты в костюмы, стилистически соответствующие времени Ивана Грозного. Но вот на пирушке опричников появляется Лыков во фрачной паре, и закрадывается подозрение: возможно, то, что нам показывают, имеет отношение не только к авторам «Царской невесты», но и к Владимиру Сорокину с его пророческим «Днем опричника». И Лыков, «что возвратился недавно из краев сюда заморских», оказывается здесь как бы пришельцем из другого, нормального мира. Может быть, он просто еще не успел осознать, что случившийся в его отсутствие поворот к архаике носит не бутафорский, а самый что ни на есть серьезный характер, иначе вряд ли бы полез на рожон со своим неуместным в данной обстановке восхвалением европейского образа жизни. Надо видеть выражения лиц буквально каждого из опричников во время его рассказа об иных странах и людях, сопровождаемого еще и демонстрацией альбома с фотографиями (зрителям их не показывают)…

Описанная выше символическая фигура то ли самого грозного царя, то ли его «полномочного представителя», ни разу не оживает, только вдруг иногда поворачивает голову и смотрит на кого-нибудь своими пустыми глазницами. А ведет этого коня под уздцы не кто иной, как Малюта Скуратов. И думаешь: может, никакого царя на самом деле нет, а есть лишь придуманная «страшилка», используемая «силовиками» в собственных интересах…

При всем этом нельзя сказать, что судьбы героев в спектакле задвинуты на задний план. Режиссер уходит от мелодрамы, в каковую «Царскую» превращают то там, то здесь, как уходит от исторической бутафории и сусальной этнографии. Но не уходит от собственно драмы, в чем-то даже усиливая ее звучание. В мире, пронизанном насилием сверху донизу, борьба человека за свое личное счастье легко приобретает уродливый характер, оборачиваясь все тем же насилием. Примерно так можно было бы сформулировать концептуальный месседж спектакля, по большому счету, нисколько не противоречащий авторскому.

В итоге «Зазеркалье» в негласном состязании победило безоговорочно. Эта «Царская» – одна из наиболее масштабных и глубоких работ театра за всю его 30-летнюю историю и одно из лучших сценических воплощений оперы Римского-Корсакова, какие доводилось видеть. В активе же мариинской премьеры – только певцы, среди которых, правда, есть звезды мирового класса. Но глядя, как они откровенно не знают, чем занять себя на сцене, невольно думаешь о том, что, может, в этом случае довольно было бы и концертного исполнения?

На снимках: Сцена из спектакля театра «Зазеркалье». Фото Виктора Васильева

Е. Сергеева – Любаша и В. Сулимский – Грязной в спектакле Мариинского театра. Фото Наташи Разиной /©Мариинский театр