Идеологией компании Йо Стромгрена, которая в спектакле играла роль кордебалета, «прошивая» действие узорами своих пластических этюдов, было и остается соединение театра и танца в их наиболее чувствительных точках плюс аккомпанирующие примеси разных других искусств. Опера Глюка для такой идеологии – лучше не придумать.

На счету у Стромгрена оперных постановок – меньше десяти. Зато очень много танцевальных опусов, с которыми имели возможность познакомиться и в Москве, и в Петербурге. Это очень живые истории, почти всегда с ироничным привкусом разной степени интенсивности. Не обошлось без иронии и в его интерпретации глюковского шедевра.

В Национальной опере Норвегии давно приветили барочные и постбарочные творения, прекрасно понимая, что без них сегодня не может быть уважающего себя и публику полноценного оперного театра. Барочных шедевров в репертуаре не так много, но есть, к примеру, «Возвращение Улисса» Монтеверди – в отчаянно постмодернистской эстетике. На премьере «Орфея и Эвридики» эта опера вспоминалась в те моменты, когда в зале раздавался смех. На просмотре шедевров Монтеверди и Глюка возникло стойкое убеждение, что норвежцы без смеха обходиться не могут даже в самые, казалось бы, трагичные моменты. Более того, чем чаще раздается смех в зале, тем успешнее спектакль. Почему нет, в конце концов? Зачем лишний раз печалиться, если можно повеселиться. И оперный театр – еще одно прекрасное место, где для этого дают прекрасный повод.

У норвежцев свои отношения со старинной оперой. Для них она – часть культуры далекого прошлого, способного транслировать в настоящее некие уроки жизни, возможность провести «работу над ошибками», которые в будущем совершать уже совсем нехорошо, ибо анахронично. В Норвегии так много возможностей для развития самого смелого современного искусства, современного дизайна, что оперу более чем трехвековой давности с легкостью можно оформить в жанре карикатуры или комикса. В самом деле, что за нелепица этот сюжет «Орфея и Эвридики»? Как можно наглядно объяснить простому народцу странный миф? А вот так – историей про самолет.

Сначала все как полагается – девушка Эвридика умирает, к ней выстраивается очередь из плакальщиков и соболезнующих, одетых по моде 1960-х. Орфей появляется впопыхах в пальто с меховым воротником, ни дать ни взять сынок состоятельного папаши, молодой бизнесмен, наследник старого капитала. Звездный контратенор Дэвид Хансен без лишних сложностей создал образ современного неврастеника, который, разумеется, страшно истерил по поводу не дождавшейся его возлюбленной.

Изящно и ненавязчиво сервированный балет Стромгрена, пластические группы танцоров в сочетании с его же собственной сценографией и световым оформлением Стефена Ролфе создавали очень атмосферные визуальные ландшафты, дизайнерски сглаживающие резкие несостыковки осовремененного сюжета и классицистской партитуры, рождая туманные эхо-эффекты между мирами и эпохами. Двойки, тройки и четверки танцоров вызывали ассоциации с античными рельефами. Но самое интересное началось, конечно, с того момента, когда Орфей задумался, как вернуть утраченное.

Внезапно возник… зал ожидания в аэропорту. Изумленному глазу предстало табло с расписанием рейсов в Гадес, Элизиум, Нирвану. Рейсы в Геенну и Парадиз, к примеру, были отменены. Желающих в Элизиум – больше всего. Однако попасть на единственный рейс, вдруг возникший, оказалось нелегко. Орфей дал кому-то на лапу и попал на борт. Это самолетное решение вопроса в контексте регулярных авиакатастроф стало поразительным катализатором воображения, придав массу дополнительных коннотаций в направлениях таких категорий, как Жизнь, Смерть, Судьба. Не говоря о том, что для немалого числа обывателей полеты и в самом деле воспринимаются порой как неземные чудеса, а стюардессы и пилоты – как небожители.

В спектакле Стромгрена Амур и был, точнее, была одета как хлопотливая Стюардесса. Ее с невероятным изяществом исполнила Вера Талерко во вполне аутентичной манере, хотя, кажется, такой консервативной задачи перед исполнителями не стояло: намеки на аутентичную манеру в оркестре были важны лишь как особая краска, обеспечивающая партитуре полетность и транспарентность.

Партия Эвридики – особы не менее неврастеничной, чем Орфей, досталась Эли Кристин Ханссвеен, лихо справлявшейся с задачами попадания в осовремененное барокко.

Элизиум предстал как слегка идиотичное представление большинства землян о рае: там плавали белые лебеди среди белых облаков да поплясывали гламурные девочки в беретиках с блестками. Драматичная сцена разыгралась, когда трап самолета вот-вот должен был отъезжать, но заботливый Амур-стюардесса держал его до последнего, усиленно жестикулируя из глубины сцены Орфею, чтобы тот не смел оборачиваться. Орфей обернулся – трап отъехал, но хеппи-энд в этот раз восторжествовал.

Они жили долго и счастливо. А балет Стромгрена на коде умудрился еще похохмить на тему безмятежной жизни двух мифических влюбленных.

Фото Erik Berg