Программы были концептуальны. 5 октября в Большом зале консерватории художественный руководитель и дирижер Госоркестра Владимир Юровский обозначил основную идею так: «У каждого оркестра свой путь, и тот путь, который прошел Госоркестр, очень ко многому обязывает. Мы решили открыть концерт увертюрой к вагнеровской опере “Нюрнбергские майстерзингеры”, потому что в ее основе лежит утопическая идея государства, в котором художникам оказывают высший почет и по сути они являются правителями. Другой вопрос, что там масса разного рода веселых и грустных перипетий, связанных с их неумением управлять. Я не считаю, что артисты должны управлять государством, но они должны занимать почетное место. Глубоко символично, что 80 лет назад молодое советское государство показало всему миру, что можно создать оркестр высочайшего уровня на государственной основе. И гимн из увертюры к “Нюрнбергским майстерзингерам” – это гимн художникам, то есть гимн музыкантам, певцам, композиторам, поэтам».

Зашкаливающее Maestoso, мощь медной группы сразу сконцентрировали внимание. Недаром Вагнер признавался, что долго сочинять не может: слишком много это отнимает энергии. Зато она переполняет музыку и полностью перестраивает, захватывает и держит в перманентном напряжении слушательское восприятие.

Затем Юровский вспомнил о том, что действие оперы открывается коллективной молитвой, а следующее сочинение программы – тоже в каком-то смысле молитва, и тоже – коллективная. Это «Песнь восхождения» (2016) Александра Вустина – мировая премьера произведения первого композитора в резиденции Госоркестра им. Е.Ф. Светланова. Оно завершает вокально-оркестровую триаду, которая также включает «Песню из романа Платонова» (1995) и «Песню Лукерьи» (2015). В «Песни восхождения» сначала звучит оркестр – хорал на фоне как бы хаотично разбросанных реплик. «Как бы» – потому что в музыке Вустина, несмотря на ее эмоциональную остроту, все детально рассчитано (в этой пьесе объединяются очень индивидуальная серийная техника и модальная – продленный обиходный звукоряд). А в самом конце вступает хор на латинском языке (129-й псалом Давида «Из глубины взываю к Тебе, Господи»).

Честно говоря, «Песнь восхождения» не воспринимается как заключительная, она длится всего около пяти минут. Начальный оркестровый эпизод слушается как небольшое вступление, а предельно короткий завершающий хоровой оставляет ощущение недосказанности. Когда же понимаешь, что сочинение завершилось, невольно ассоциируешь его с одним из лучших опусов композитора начала 1990-х – Agnus Dei. «Песнь восхождения» представляется его мини-вариантом с инверсией двух эпизодов. Впрочем, и «Песня Лукерьи», тоже написанная специально для оркестра Юровского и исполненная в январе, показалась как бы искусственно укороченной (четыре с половиной минуты). Чем объясняется подобное стремление к афористичности, пока неясно. И еще одна тенденция: Вустин не использует избранный состав на все сто, порой кажется, что это нерационально, но гораздо важнее для него следовать внутреннему слышанию.

Затем – Третий фортепианный концерт Сергея Прокофьева к 125-летию со дня рождения композитора с Николаем Луганским в качестве солиста. Приятно то, что пианист играл интеллигентно, с чувством стиля и безупречным вкусом – не переходя границы, как порой это делают современные пианисты. Все воспринималось на ура (аншлаг в зале): идеальное туше, скоростное исполнение, невероятная техническая оснащенность, стопроцентное попадание в клавиши без налета этюдности. Вместе с тем – утонченная лирика, где становилось очевидно, что и Луганский, и вслед за ним Юровский с Госоркестром играют на обострении темповых контрастов: «космические» скорости уравновешивались замедленными. Иногда казалось, что чуть больше риска в трактовке не помешало бы, иногда хотелось неидеальности. Был замечательный сольный бис – соль-мажорная прелюдия Рахманинова.

Эксперименты с темпами продолжились в Третьей («Героической») симфонии Бетховена (исполнялась малеровская редакция с увеличенным составом оркестра). Здесь – в сторону замедления (в финале – экстремального), что придавало особую значимость каждому звуку, интонации, паузе. Мастер имеет право.

Так выстроилась программа: от великой немецкой музыки к великой немецкой музыке, а в центре – русская классика ХХ века и специально сочиненная композиция нашего современника и соотечественника.

Вечером 9 октября в Концертном зале им. П.И. Чайковского – снова немецкая классика и отечественная музыка (современная и не очень): 110-летие Дмитрия Шостаковича отметили исполнением Восьмой симфонии, а из произведений композитора-резидента сыграли Sine Nomine (2000). «Это cantus firmus, – поясняет Александр Вустин, – хорал струнных, проведенный через всю пьесу, сопровождаемый всплесками, наплывами и ударами остальных инструментов, а также прерываемый стихийными выходами самих струнных. Хорал этот погружен в глубину оркестровой фактуры и чаще всего “невидим”, заглушаем внешними звуковыми событиями, но он – несущая конструкция и одновременно душа и смысл пьесы».

Владимир Юровский считает, что творчество Вустина находится на стыке европейской и российской музыки, но в случае с Sine Nomine хочется добавить – и американской. Потому что в этой пьесе слышится Чарльз Айвз – его «Вопрос, оставшийся без ответа». Дальше, после неоромантического соло скрипки удивительной красоты музыкальная ткань концентрируется на звуке f, что воздействует невероятно сильно: кажется, все улетает в космос.

Программа строилась по принципу обратной арки: российская музыка – немецкая – и снова российская (советская). И тоже был солирующий пианист – австриец Рудольф Бухбиндер. Вообще Бухбиндер – личность заслуженная, в декабре этого года он отмечает 70-летие, в честь чего пройдут его выступления в Карнеги-холле в Нью-Йорке, Сантори-холле в Токио, венском Музикферайне, Берлинской филармонии. Он не только известный пианист, но и дирижер, поэтому играет очень ясно по мышлению, отлично слышит оркестр. Бухбиндер солировал в Третьем концерте Бетховена, демонстрируя благородство манеры и феноменальную технику: такое впечатление, что трудностей для него не существует. Вместе с тем Бетховен звучал легковесно и комфортно, в лирике – слишком мягко, а иногда почти по-шопеновски интимно. Кроме того, в отличие от Луганского, который умеет в самом быстром темпе не растерять интонационность, Бухбиндер периодически превращает бетховенскую музыку в этюд. Правда, среди публики было много тех, кому его интерпретация пришлась по душе… На бис он сыграл финал «Патетической» сонаты, который меня тоже совершенно не убедил.

После перерыва – Восьмая Шостаковича: колоссальные звуковые пространства, сверхкульминации. Грандиозная симфония, которой Юровский придает еще больший масштаб, заостряя перепады динамики и контрасты плотности, рельефно укрупняя все детали и воссоздавая атмосферу эпохи.

Но фото В. Юровский, Р. Бухбиндер, ГАСО им. Е.Ф. Светланова

Фото предоставлено пресс-службой Московской филармонии