Испанские мотивы

Программа, целиком посвященная испанской академической музыке, – большая редкость в наших широтах. А уж три настоящих испанца в одном концерте – это по нынешним временам и вовсе тянет на сенсацию. Правда, маэстро Сесар Альварес и гитарист Хосе Мария Гальярдо дель Рей уже выступали в Москве неоднократно, но вот знаменитая кантаора (так в Испании именуется певица фламенко) Эсперанса Фернандес появилась здесь впервые.

Первое отделение составили раритетные «Фантастические танцы» Хоакина Турины и весьма популярный «Аранхуэсский концерт» для гитары с оркестром Хоакина Родриго. Артем Варгафтик красочно живописал достоинства этих сочинений, не избежав и некоторых преувеличений. Турина и Родриго – прекрасные композиторы, но все же не самого первого ряда, и на фоне Мануэля де Фальи, чьей музыке было отдано второе отделение, выглядят примерно как Лядов или Калинников на фоне Рахманинова или Прокофьева. Однако ведущий, израсходовав на них самые превосходные эпитеты, о главном герое говорил уже в более сдержанных тонах. Впрочем, и «Фантастические танцы» Турины, и «Аранхуэсский концерт» Родриго, безусловно, принадлежат к ярким страницам испанской музыки, а последний (точнее, вторая его часть) стал даже в каком-то смысле восприниматься музыкальной эмблемой страны за ее пределами. И прославленный гитарист сыграл это произведение не просто виртуозно, но и очень атмосферно. На бис прозвучали его собственная композиция «Памяти Джанго Рейнхардта» и «Канариос» из «Испанских танцев» Гаспара Санса.

НФОР под управлением Сесара Альвареса превосходно сыграл и «Фантастические танцы» Турины, и оба произведения Де Фальи. Для этого оркестра испанская музыка не в новинку (хотя в таком объеме они ее, кажется, еще не играли), да и в самой Испании коллектив неоднократно гастролировал, успев проникнуться ее духом. В свою очередь Альварес на родном материале проявил себя ярче и интереснее, чем когда выступал с программами, посвященными русской или какой-либо другой музыке. Самой, пожалуй, яркой страницей вечера стала сюита из «Любви-волшебницы», особую изюминку которой сообщило участие Эсперансы Фернандес, явившей нам подлинный образец пения канте хондо и танца фламенко, спаянных у нее в нерасторжимом единстве. Красочно и зажигательно прозвучала также и составленная самим Альваресом Сюита из балета «Треуголка».

Рутина и открытия

На концерт РНМСО я шел главным образом ради своей любимой и несправедливо редко у нас исполняемой Четвертой симфонии Бетховена, прозвучавшей под управлением Алексея Рубина. Что ж, для первого к ней обращения это было весьма неплохо. Дирижеру многое удалось по части общего настроения и стиля, да и воодушевления хватало. Однако собственно интерпретация выглядела все же несколько поверхностной, ей недоставало стройности и большего внимания к деталям, чему не способствовали и слишком быстрые порой темпы, к тому же, как показалось, явно недостаточно отработанные с оркестром в процессе репетиций.

В первом отделении звучал Второй концерт для фортепиано с оркестром Чайковского. И здесь к Рубину и оркестру претензий не было (особенно хочется отметить скрипичные соло Елены Таросян и флейтовые – Алисы Золотаревой). Бориса Березовского я в последние годы не слышал, да, честно говоря, и особого желания не возникало. Конечно, легендарная техника пианиста никуда не делась. Концерт он отыграл довольно лихо, но складывалось ощущение, что его пальцы словно бы на автомате воспроизводят некогда хорошо заученное и отработанное. На челе его унылом не отражалось никаких чувств, а живые музыкальные фразы если иногда и встречались, общей картины не меняли. Таким образом, из пианистов, каких довелось слышать на этой неделе, наименее интересным в музыкально-художественном плане оказался как раз самый знаменитый.

***

Зимний фестиваль Pianissimo в московской своей части был на сей раз очень коротким. Если в Петербурге играли шесть пианистов, а в Нижнем Новгороде восемь, то в Москве – только трое. Все они выступили в «ГЭС-2» на протяжении одной недели. Мне довелось послушать двоих – итальянца Джакомо Менегарди и китайца Цзыюй Шао. Последний, кстати, учится в Москве и знаком нам по последнему конкурсу Grand Piano. А вот первый стал настоящим открытием.

Менегарди свою программу составил более чем наполовину из произведений русских композиторов. Но начал он с «Эстампов» Дебюсси, оставивших неоднозначное впечатление. Это был Дебюсси на итальянский манер, воспринимавшийся во многом как брат-близнец Респиги: вместо пресловутого «лунного света», с которым у многих, прежде всего, и ассоциируется имя французского импрессиониста, здесь сияло южное солнце, а «Сады под дождем» (название третьей части «Эстампов») скорее напоминали фонтаны Виллы д’Эсте. Такому Дебюсси порой, быть может, не хватало полутонов, его контуры выглядели более определенными, нежели предполагалось автором, но у Менегарди все это получилось весьма убедительно. Респиги, кстати, тоже присутствовал в этой программе: на бис пианист совершенно восхитительно сыграл его Ноктюрн.

Превосходно прозвучала у него и «Шотландская соната» Мендельсона, в которой в свою очередь тоже немного не хватало присущего этой стране сумрачного колорита. Наиболее же сильные впечатления оставила, как ни покажется неожиданным, именно русская часть программы – этюд-картина Рахманинова (ля минор, op. 39 №2) и особенно – «Картинки с выставки» Мусоргского. В этих «Картинках» многое казалось непривычным, возникали порой какие-то новые смыслы, не вступающие в противоречие с изначально заложенными, но в чем-то их дополняющие. Были здесь и прекрасно проработанная тембровая драматургия, и богатство оттенков, глубина проникновения в материал, чувство юмора, а подчас и прямо-таки зашкаливающая экспрессия. «Итальянский след» если и различался, то разве только в длинном дыхании и какой-то особой пластичности музыкальной фразы.

Словом, Джакомо Менегарди, которому в этом году исполняется 25, несомненно – восходящая звезда первой величины. В отличие от многих и многих собратьев по специальности, он обладает ярко выраженной индивидуальностью и ему есть что сказать в музыке. Едва ли ошибусь, предрекая, что уже в недалеком будущем это имя в мировых рейтингах потеснит немало других, даже весьма ныне громких.

***

Цзыюй Шао также имеет все шансы на звездную карьеру. В июне он был одним из наиболее сильных участников Grand Piano, и то, что в итоге получил лишь диплом, возмутило очень многих. Он на редкость для своих 14 лет оснащен технически, его звук обладает особой четкостью, с чеканно пропечатываемой едва ли не каждой нотой. Музыкальности и темперамента Шао тоже не занимать. А если он не всегда убедителен по части интерпретаций, то в 14 лет это более чем естественно.

Свой первый сольный концерт Шао начал не чем-нибудь, но шумановским «Карнавалом». Он словно бы и не догадывался ни о каких сверхтрудностях и неудобстве, на которые сетуют многие пианисты, – у него все получалось как бы само собой. «Карнавал» был сыгран поистине блестяще, и не только в плане виртуозности, но также по стилю и настроению. Единственно, пианиста порой несколько заносило по части сверхбыстрых темпов, и какие-то куски комкались…

Прекрасно была сыграна и Баллада №1 Шопена. Сложнее обстояло дело с Сонатой № 1 Рахманинова. Едва ли все же стоит играть такие сочинения, когда тебе нет и пятнадцати. Для них надо созреть – как музыканту и как личности. Соната Рахманинова, как известно, базируется на «Фаусте» Гёте (пусть композитор и не стал публиковать ее программу). Каких содержательных, философских глубин можно ждать здесь от столь юного исполнителя, когда в его годы и сам первоисточник вряд ли доступен для полноценного понимания? У Шао, безусловно, встречались очень яркие фрагменты, но еще больше было невнятных и сырых. Куда как лучше прозвучало у него на бис фортепианное переложение рахманиновского же романса «Островок».

Недетские сказки и выси чистого духа

Концерты Варвары Мягковой всегда дарят откровения, обусловленные во многом уже самим характером ее музыкально-художественной личности, для которой рояль – это как бы некий портал в иные миры или, напротив, оптика, позволяющая взирать на мир с необъятных высот. Не стал исключением и клавирабенд в Зале им. Шнитке ММДМ. Программу первого отделения не назовешь совсем уж типичной для Мягковой: оно было целиком посвящено сказочной тематике и составлено исключительно из переложений. Одно из них принадлежало самой пианистке, обладающей, как оказалось, еще и таким дарованием. Ее сюита из балета «Конек-горбунок» Щедрина, открывшая концерт, прозвучала столь ярко, выразительно и многослойно, что выиграла бы, наверное, даже в сравнении с оркестровым вариантом. Далее последовали «Кикимора» Лядова – Курбатова и фрагменты из «Жар-птицы» Стравинского – Агости. В последней разгул «кащеевщины» порождал ощущение прямо-таки вселенского ужаса – тем сильнее и масштабнее воспринималось финальное торжество светлого начала. Но и оба предыдущих сказочных сюжета приобретали под ее руками все тот же характер экзистенциального противостояния сил света и тьмы.

Сказочная тема была продолжена и во втором отделении. Метнер – один из любимых композиторов Мягковой, но вот его «Сказки», да еще в таком объеме, слышать у нее не доводилось. Мягкова сыграла семь, и едва ли не каждая превращалась в маленькую жемчужину. Затем настал черед Рахманинова, и тут в какой-то момент «что-то пошло не так». Наверное, дело в том, что пианистка чрезмерно перегрузила программу второго отделения: семь «сказок» и десять прелюдий! Между тем, она лишь в конце прошлого сезона впервые попробовала играть рахманиновские прелюдии, и многое тогда носило еще эскизный характер. В нынешнем сезоне Мягкова уже выступала с ними пару раз (к сожалению, на тех ее концертах я не был), и музыка эта успела в ней, что называется, «прорасти». Некоторые прелюдии производили ошеломляющее впечатление, особенно – самая известная из них, соль минор (op. 23 №5), в которой на сей раз прозвучало почти безоговорочное торжество разрушительных, демонических сил. Но одну из прелюдий пианистка вдруг оборвала, сыграв буквально несколько тактов и после паузы перейдя к следующей, а в итоге, заметно нервничая, закончила восьмой из десяти заявленных. Посетовав на то, что ее в этот вечер подводит память, Мягкова явно собиралась на этом выступление и завершить, однако зал упорно не желал ее отпускать. И тогда прозвучала знаменитая си-минорная прелюдия Баха из ХТК. Это парение в горних высях чистого духа стало, пожалуй, лучшим из возможных завершений удивительного, завораживающего, пусть даже и в чем-то неровного вечера.