– Виктор Алексеевич, что для вас сегодня современная музыка?

– Сегодня это невероятный микст, который составляет большое количество стилистик и стилей. Вообще слово «современная» подразумевает музыку, которая пишется сейчас, в наши дни, вне зависимости от ее стилистической направленности. Но когда в 20-х годах прошлого столетия возникла первая Ассоциация современной музыки, она четко себя дистанцировала от музыки традиционной. Точно так же наша вторая АСМ первоначально была противовесом всяческому консерватизму. Сейчас эта грань постепенно стирается: многие традиционалисты дошли до уровня авангарда, а авангардисты стали более или менее академичны. Сейчас Владимир Мартынов заявляет: зачем искать что-то новое, если можно использовать все то, что было уже открыто и разработано. А между тем в 1970-х он был одним из самых радикальных авангардистов.

– Как вы относитесь к концепции «конца времени композиторов» Владимира Мартынова?

– Мартынов видит нашу современную ситуацию во многом правильно, его философская позиция умна и, скорее всего, верна. Но то, что он делает как композитор, – это слишком простой подход, готовые клише.

– Каковы, с вашей точки зрения, перспективы музыки наших дней? Или Мартынов во всем тотально прав?

– Не могу сказать, что Мартынов во всем прав, все-таки я пытаюсь что-то искать. Как получается – другой вопрос, но то, что движение вперед должно быть, в этом я абсолютно убежден. Сейчас поиски нового осуществляются, с одной стороны, в области звукоизвлечения (этим особенно увлекается молодежь, в музыке которой часто не услышишь ни одного нормального звука даже на вполне привычных инструментах), с другой стороны – в области концепций (философских, эстетических), что мне (и моему поколению) ближе. Может быть, сейчас нет той значимой, масштабной фигуры, крупного композитора, который предложил бы какую-то принципиально новую музыкальную концепцию. Честно говоря, сейчас я не вижу такого композитора ни у нас, ни на Западе. В 1950-1960-х годах работали Карлхайнц Штокхаузен, Пьер Булез, Янис Ксенакис, Луиджи Ноно, Лучано Берио и другие – они открывали массу интереснейших вещей. А с 1970-х мощная волна авангарда пошла у нас, в Москве действовала знаменитая троица – Альфред Шнитке, Эдисон Денисов, София Губайдулина, да и мое поколение было на высоте. Теперь же нет музыки такого масштаба. Есть отдельные интересные композиторы, за которыми не стоит школа. Может быть, сейчас перепутье на рубеже веков, но рано или поздно в искусстве обязательно должно произойти что-то невероятное.

– С чем это невероятное может быть связано, с какими параметрами музыкального мышления и языка?

– Никто не знает, как надо сейчас писать музыку. Просто каждый на свой страх и риск что-то делает в каком-то своем направлении.

– Что вы считаете основной тенденцией времени?

– Принято считать, что это распространившаяся повсюду идея постмодерна, которая смешала все времена и стили. По-существу, это очень плохая вещь. Потому что теперь можно делать все что угодно и какого угодно качества. Все можно выдавать за искусство. Лично я считаю, что сейчас время индивидуальных проектов, когда придумывается какая-то сверхидея и уже не столь важно, какими средствами или в какой эстетике она будет воплощена. При этом сам акт творчества не должен быть похож на то, что было прежде, это должен быть проект, который невозможно повторить. Что касается категории стилистики, то она, как мне кажется, самоисчерпалась – сегодня, условно говоря, нельзя сыграть на рояле такой аккорд, которого бы не было раньше. Все уже испробовано.

– Каким образом эту тенденцию демонстрирует один из главных наших форумов современной музыки – «Московская осень»?

– Это своеобразный фестиваль, это спектр всего того, что пишет наш Союз композиторов. И этот спектр, естественно, неоднороден. Во-первых, есть талантливые композиторы, есть не талантливые (извините, но это бывает), есть ищущие, есть не ищущие, есть элитарные, есть популярные. В том направлении, которому я принадлежу и которое мне кажется актуальным, работает всего человек двадцать. Среди них Александр Вустин, Сергей Павленко, Владимир Тарнопольский, Фарадж Караев, Юрий Каспаров, Игорь Кефалиди, Владимир Николаев – ядро нашей Ассоциации современной музыки. Премьеры моих соратников мне всегда интересны (кстати говоря, именно эти композиторы более всего известны за рубежом). Но у каждого автора на этом фестивале есть своя публика, своя аудитория.

– На последней «Осени» состоялась премьера вашего электронного сочинения «Флешмоб». Ваше отношение к электронной музыке – имеет ли она какие-либо заманчивые перспективы на сегодня или в определенной мере увлечение электроникой как новым средством уже история?

– Когда возникла электронная музыка, все в один голос говорили, что за этим будущее. С тех пор прошло много времени, и уже видно, что будущее не за электроникой. Она существует как одна из областей творчества, но не является путеводной звездой, магистральным направлением в развитии музыки. Что же касается моего сочинения, то это нормальная партитура и соответствующее, совершенно не электронное, мышление. Просто партитура эта воспроизводится средствами midi-проигрывателя. Для меня это новая идея: сочинение, записанное нотами, но озвученное не живыми инструментами, а компьютерными тембрами-аналогами. Пока не получается адекватного соответствия живым инструментам, к сожалению. Я думал, что напишу партитуру любой сложности, и она будет звучать как нормальный симфонический оркестр. Пока это не получилось до конца. Это не моя вина, а вина компьютера, который не дорос до такой идеи. Но в будущем, когда будет достигнуто определенное качество в соответствии компьютерных тембров живым инструментам, как мне представляется, это направление будет актуально: композитор сможет написать для электронного симфонического оркестра вещи любой сложности, которые никогда не смогли бы сыграть реальные исполнители-оркестранты.

– Вы преподаете на семинарах в Доме творчества «Руза». Кто приходит к вам заниматься?

– В Рузе я веду семинары молодых композиторов, которые проходят ежегодно в сентябре. В этом году будет уже десятый по счету семинар. Это своего рода курсы повышения квалификации (многие семинаристы уже с консерваторским образованием). Мы занимаемся и индивидуально, и групповые занятия у нас тоже есть. Слушаем музыку и ее анализируем (я показываю ретроспективу всей современной музыки конца ХХ – начала ХХI веков). У Оливье Мессиана это называлось «уроки философии музыки». Плюс ко всему участники семинара общаются между собой, показывают свою музыку друг другу. У каждого есть свой авторский вечер, где демонстрируются результаты работы и затем проходят шумные обсуждения. С моей точки зрения, подобные семинары – полезное мероприятие еще и потому, что у нас в композиторской среде сейчас изрядная разобщенность, а творческая атмосфера в Рузе очень способствует тому, чтобы все друг друга знали. Основные кадры, которые бывают у меня на семинаре, это члены Молодежного отделения Союза композиторов России «МолОт», объединяющего молодых композиторов из разных городов и регионов страны.

– Есть ли по-настоящему талантливые ребята?

– Не могу сказать, что есть те, кто уже достиг чего-то существенного, потому что все это еще ребята где-то до 30 лет, но несколько человек перспективных, как правило, попадается. Среди прочих – Ярослав Судзиловский из Москвы, Эльмир Низамов из Казани, Юрий Акбалькан из Питера. В общем, есть ищущая молодежь, и это состояние поиска само по себе ценно.

– Поговорим об Ассоциации современной музыки, где вы являетесь председателем. Насколько она сегодня открыта для новых членов?

– АСМ была открыта всегда. У нас нет официальных членских билетов, и если кто-то разделяет наши взгляды, он всегда может прийти, показать свою музыку, услышать мнения коллег. В нашу сферу влияния входят и молодые композиторы, о которых шла речь, – по существу, это наш асмовский круг. Хотя формально они могут принадлежать другим объединениям – тому же «МолОту», «СоМа» (расшифровывается как «Сопротивление материала») или «Пластике звука». Так что, думаю, кое-какие перспективы пока еще есть.

– На одном из последних заседаний АСМ состоялась презентация вашего компакт-диска «Зеркало Авиценны» («The Mirror of Avicenna»), который года три пролежал на полке и только теперь увидел свет в виде фирменного релиза. Что за музыка звучит на диске и в чьем исполнении?

– Музыка периода 1989 – 2000 годов. Пять композиций. «Успение» (1989) для ансамбля ударных – сочинение донельзя минималистское, хотя существенно отступает от образцовых американских канонов жанра: где и когда вы видели, например, алеаторический минимализм? Все инструменты приглушаются накидываемой на них черной материей, и, естественно, я думал при этом не только о функциональном, но и о театральном эффекте. В «Симфонических танцах» (1993) для фортепиано с оркестром я устроил мистификацию – там имеется стилизация Апокалипсиса в литературной преамбуле (к слову, принятая многими за чистую монету), над которой я работал, наверное, не меньше, чем над самой партитурой. А партитура выглядит устрашающе: 104 вертикально длиннющие 60-строчные страницы, и практически все они черны от количества нот! Солист, как и положено, сидит впереди оркестра, он хорошо виден, но далеко не всегда слышен сквозь сверхплотную фактуру остальных 86 играющих музыкантов. В «27 разрушениях» (1995) для ударных основной семантической единицей стали собственно разрушения, т.е. стыковочные катаклизмы – моменты, когда ломается установившаяся фактура или обрывается остинатная ритмика, или сбивается размеренное движение, или вторгается новая тембровая аура. При этом разрушения могут быть внезапными или постепенными, взрывными или потаенными. «Зеркало Авиценны» появилось сразу же после «27 разрушений»; в нем очевидна самоирония (и в курьезном посвящении самому себе, и в предпосылаемой нотам программе). Концерт для скрипки с оркестром «Attalea princeps» (2000) навеян одноименным рассказом Всеволода Гаршина. По сути это антибетховенская концепция (если брать за собирательный образ Пятую симфонию). Движение, стремление, борьба и преодоление чего-то оказываются бессмысленными и приводят отнюдь не к победе, а к некоей душевной прострации. Эти пять сочинений исполнены Московским ансамблем современной музыки под управлением Алексея Виноградова, Ансамблем ударных инструментов Марка Пекарского и симфоническим оркестром «Русская филармония» под руководством Олега Худякова (солисты – Михаил Дубов и Назар Кожухарь).

– Есть ли у вас какие-то нереализованные задумки, которые, может быть, абсолютно утопичны, но которые вам бы хотелось реализовать?

– Есть у меня одна идея (не утопичная, впрочем), которая будет реализована только через пять лет. Я уже сейчас ее обдумываю, но не тороплюсь, потому что время у меня еще есть. Каждый композитор к концу жизни должен написать какое-то «эпохальное сочинение», вот и я жду, когда придет мое время и это эпохальное произведение все-таки появится.

– Чего вы опасаетесь больше всего в творчестве и в жизни?

– Личный, конечно, вопрос… Больше всего – что иссякнут идеи, что все станет спокойно и неинтересно. Это опасно и для творчества, и для существования.

– Спасибо за внимание и терпение.