В сезон 140-летия Казанской оперы – точная дата приходится на 26 августа 1874 года, на первое представление местной постоянной труппой оперы Глинки «Жизнь за царя» – главный упор делался не на фестивальную премьеру, а на ретроспективу спектаклей прошлых лет. Постановка «Любовного напитка», осуществленная режиссером Юрием Александровым в тандеме со сценографом и художником по костюмам Вячеславом Окуневым, – самая молодая в сегодняшнем репертуаре труппы, но говорить об ее оригинальности не приходится. Этот спектакль – адаптация к условиям новой сцены и новой труппы старой и нашумевшей в свое время постановки 2007 года в столичной «Новой опере». Нашумела она тогда по-хорошему, ибо, несмотря на всю свою эклектику, перегруженность разнополярными ассоциациями и даже эпатаж, оказалась довольно забавной – веселой и зажигательной.

Сказалась ли как-то на новом казанском «Напитке» семилетняя выдержка со времен московской премьеры? Принципиально никак. Просто за счет переноса с заведомо малой сцены на большую спектакль воспринимается теперь более рыхлым и наивным, более спокойным и мягким. А то, что в его эклектике проступила еще и атрибутика «новой почвы произрастания», появились легко узнаваемые местной аудиторией символы, на постановочном замысле, естественно, никак не сказалось, зато широкой публике восторга, несомненно, прибавило. Идея «театра в театре» и вневременнóго – хотя и венецианского – карнавала, с которого спектакль начинается и к которому возвращается в финале, по-прежнему актуальна. С появляющимся прямо из зала Дулькамарой, шарлатаном и мошенником явно нашего времени, безапелляционно заявляющим, что карнавальная эстетика в театре давно устарела, этот спектакль сразу же с головой погружается в серую и мрачную атмосферу «деклассированности» и бытовой неприглядной обыденности.

Гротеск атмосферы социально заострен, кажется, даже гораздо сильнее, чем в лучших образцах итальянского неореализма в кино. Этот гротеск по-прежнему вбирает в себя как отсылки к советскому времени вообще, так и к послевоенным годам в частности, и он по-прежнему, хотя спектакль и перенесен на татарстанскую почву, отягощен тем же самым абсолютно надуманным рядом гэгов. Но ведь не секрет, что есть публика, которая в оперный театр исключительно ради гэгов и ходит, не слишком взыскуя качества музыкального и вокального воплощения. Меломаны же, которые приходит в оперу за музыкой и голосами, просто не смогут не сокрушиться по поводу того, что вся эта чехарда гэгов саму эстетику итальянского романтического бельканто убивает основательно и бесповоротно.

И дело вовсе не в певцах и не в музыкальном аспекте: с этим в казанской постановке в целом все сложилось очень даже неплохо. Дело в том, что комичные – а в финале и весьма драматичные – отношения между надменной Адиной и наивным простаком Неморино в спектакле изрядно приперчены визуальными остротами мизансцен и сценографии. Оправданность этого проблематична, а то, что отношения главного любовного дуэта и так достаточно приправлены скабрезностями сержанта Белькоре, еще одного претендента на руку Адины, а также плутовством Дулькамары, поставщика титульного атрибута оперы («эликсира любви»), постановщики словно и не замечают, искусственно насаждая скабрезности и плутовство собственного производства. К счастью, на сей раз делают это они вполне невинно.

В партии Неморино выступил солист «Новой оперы», замечательный тенор и весьма изысканный белькантист Алексей Татаринцев, вошедший в состав спектакля в Москве уже после его премьеры. В партии Дулькамары после огромного перерыва довелось услышать Олега Диденко, участника московской премьеры (ныне в «Новой опере» не работающего). Почти уже за восемь лет, прошедших с тех пор, свои вокальные дивиденды певец явно подрастерял, так что преувеличенно гротесковая постановка явилась для него блестящим шансом отвлечь публику от накопившихся за эти годы стилистических проблем.

Такой задачи, естественно, не стояло ни перед А. Татаринцевым, находящимся сегодня в прекрасной вокальной форме, ни перед солисткой Московского музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко Евгенией Афанасьевой, превосходно справившейся с партией Адины, ни перед солистом Казанской оперы Юрием Ившиным, очень достойно и музыкально точно воплотившим образ сержанта Белькоре. В небольшой, но сюжетно значимой партии Джанетты (подруги Адины) определенно запомнилась солистка этого театра Венера Протасова, а роль невероятно чуткого медиума между стилем бельканто и оркестром вместе с солистами и хором взял на себя дирижер-постановщик из Нидерландов Винсент де Корт.

Фото Леонид Бобылев