Один французский поэт – и тоже поющий по-итальянски – в «Новой опере» уже «прописан»: речь о Рудольфе в «Богеме» Пуччини, поставленной два года назад. Названия опер, возникающих на Крещенском фестивале в концертном показе, просачиваются порой и в театральный репертуар. С «Богемой» было именно так. Теперь интересно, получит ли постоянную прописку в этих стенах Андре Шенье, другой французский поэт?

При живом знакомстве с оперой Джордано кажется, что шанс у нее есть – восторгам публики не было предела! Но оправданы ли они? В целом вряд ли, невзирая на добросовестность оркестрового, хорового и ансамблевого исполнения. В тандеме с хормейстером Марией Чекръкчиевой темпераментный, великолепно ощущающий мощный нерв этой музыки маэстро ФабиоМастранджело делает все возможное (и невозможное тоже), чтобы «правда жизни» во многом «опереточного» либретто Л. Иллики (пусть и основанного на трагическом сюжете эпохи Великой французской революции) воспринималась правдой хотя бы музыкальной. Но пройти путь правды в музыке до конца дирижеру не позволяет отсутствие харизматичных вокальных имен.

Если в партиях многочисленных второстепенных персонажей, разрыхляющих своими линиями-тупиками фабулу, вокальная ситуация вполне зачетная, то только зачетности исполнения партий в главном любовно-драматическом треугольнике – Андре Шенье, Мадлен де Куаньи и Шарль Жерар – уже недостаточно. Истинное зерно этой оперы – частная кровавая драма героев. Революционность сюжета – всего лишь эффектный для оперы «эпический» фон. И хотя Шенье – фигура реальная, для задач музыки отсутствие в либретто исторической достоверности совершенно неважно. Тот, кто был никем, а после революции стал всем, – Жерар. Тот, кто был всем, а стал никем, – Мадлен. А прогрессивно настроенный поэт Андре Шенье с обостренным чувством социальной справедливости – дитя революции, ею же и погубленное.

Первая (и пожалуй, наиболее яркая) ласточка итальянского веризма – «Сельская честь» Масканьи (1890). Подлинный манифест этого стиля – «Паяцы» Леонкавалло (1892). Родственную им по эстетике оперу Джордано «Андре Шенье» (1896), премьера которой с триумфом состоялась в Ла Скала, все же уместнее приписать к псевдоверизму. То, что вместе с приговоренным к смерти Шенье добровольно принимает смерть и Мадлен, это никакой не веризм, а «старый добрый» романтизм.

Принято считать, что Джордано вторичен, что много в нем прежде всего от Пуччини, однако как «композитор одной оперы» он, написавший, к слову, не одно сочинение для оперной сцены, со своим «Андре Шенье» вошел в историю вовсе не случайно.

Все три главные партии необычайно притягательны как для исполнителей, так и для слушателей, но на фестивальном концертном исполнении в «Новой опере» 26 января были очевидны проседания в их интерпретациях. Все три роли неимоверно требовательны с точки зрения проявления в них не столько вокального драматизма, хотя сама музыка к этому неизбежно подводит, сколько тонкой психологической интеллектуальности, которая никак не должна утонуть в вокальном драматизме.

Вся тройка партий предстала пока лишь довольно обманчиво замещающими их эрзацами, однако Ирина Морева, обладательница мощного и звонкого сопрано, в партии Мадлен де Куаньи впервые приятно поразила мягкой чувственностью, осмысленной пластичностью звуковедения. Взяв в 2014 году на V Международном конкурсе оперных артистов Галины Вишневской I премию и приз зрительских симпатий явно за голос, а не за «искусство оперного артиста», из поля зрения московских меломанов певица временно исчезла, но в 2015 году стала солисткой «Новой оперы». Судя по «Андре Шенье», это приобретение – явно с претензией на многообещающую перспективу.

Сколько доводилось слушать типично драматического баритона Сергея Мурзаева, в штат солистов «Новой оперы» влившегося лишь в прошлом году, самые разные партии он всегда исполнял в форсировано-силовой манере. Когда-то это получалось у него вполне удачно, но на сей раз в партии Жерара, изгнав из нее последние остатки музыкальности, в агрессивности вокального посыла певец превзошел даже самого себя! Было громко, «стенобитно» громко – вот и все, что можно сказать.

Но главное – предъявить достойного во всех аспектах исполнителя титульной партии этот проект пока не в силах. За семь с небольшим лет после достопамятного дебюта в партии Альваро в «Силе судьбы» Верди на сцене МАМТ НажмиддинМавлянов перешагнул этап лирического тенора, но драматическим так и не стал. Зато партия Андре Шенье, проведенная им формально сухо, на одной спинтовости, стала для него крепким орешком, не раскушенным пока ни в плане тесситуры, ни в музыкально-поэтическом плане.

На снимке: И. Морева, Ф. Мастранджело, Н. Мавлянов, С. Мурзаев

Фото Даниила Кочеткова