«Его картины музыкальны, а музыка живописна», – заметил ведущий концерта, джазовый критик М. Митропольский. Думается, world music в формате мультимедиа, с участием видеоряда на основе авторских живописных работ и африканской поэзии – достаточный повод для интервью с главным действующим лицом вечера. Тем более что в этом году Александр отметил 60-летие.

– Как я понимаю, импульсом вашего проекта стала поездка в Восточную Африку, где вы соприкоснулись с таинством древней культуры. Расскажите, как все это было.

– Первый перелет в Африку для меня был тем же, что для Гагарина – полет в космос. Африканцы рождаются с каким-то удивительным взглядом на мир. У них совершенно другое мирочувствование. Чтобы это понять, надо стоять на берегу озера Виктория и видеть угандийских рыбаков. Уганда – настоящая черная Африка, и это единственная страна, где мне не нужно было ничего объяснять, где люди все понимали с полуслова. Там мне сразу сказали: «Ты рассказываешь историю сотворения мира. Почему ты белый? Ты должен быть черным уже давно». В 2012 году я был в столице Уганды Кампале с квартетом в качестве бас-гитариста (со мной саксофонист Тимур Некрасов, маримбафонист Лев Слепнер и барабанщик Александр Кульков). Там прошли большой концерт и выставка, и, мне кажется, слушатели/зрители уловили аналогию в передаче светоцвета – в музыке и живописи. Там я познакомился с фольклорным ансамблем Ndere Dance Troupe и заприметил двух певиц – Аннетт Кугонзу и Айшу Накато, которых пригласил в свой проект. Африканки поют как птицы с самого детства, они никогда не обучались этому профессионально. Зато они невероятно выразительны, и мне все больше нравятся такие исполнители. Я тут же понял, что их нельзя сбивать никакой аранжировкой, вообще никакими звуковыми вторжениями, нельзя ставить им никаких условий. Мы со звукорежиссером Ильей Изотовым, который сопровождает меня во всех поездках, записали этих замечательных певиц просто в гостиничном номере. Затем я работал над альбомом почти год. Причем параллельно с африканской музыкой мне захотелось работать еще и над русской, чтобы соединить эти две культуры. Поэтому я пригласил и наших выдающихся фольклорных певиц – Таисию Краснопевцеву, Варвару Котову и Татьяну Шишкову. Альбом в Уганде очень понравился: там была уже не только и не столько моя музыка, сколько угандийский и русский фольклор в моей интерпретации. Народные песни в Кампале знают все, их изучают еще в начальной школе, так что африканские мелодии были узнаваемы. И мы стали готовить второе турне, где я выступал уже в качестве клавишника, привез всю свою электронику, и там же, в Кампале, состоялась премьера программы.

– В чем, с вашей точки зрения, пересекаются африканская и русская культуры?

– Любого человека, живущего в любой точке мира, волнуют три вещи: жизнь, смерть и любовь. И все, что происходит вокруг этого. А если говорить о музыке, то это корневые принципы, которые везде по сути те же. В голове Таисии Краснопевцевой за многие годы сложился своего рода мультитрек – она знает сотни, а может быть, и тысячи народных мелодий. На одной из репетиций я просил Таисию слушать угандийские записи и находить интонационные аналогии из русской музыки. И она находила их моментально.

– Ваш проект был экспериментом по смешению или, скорее, вы следовали некоему внутреннему слышанию/видению?

– Это был эксперимент. Я не знаю другой пластинки, где бы сосуществовала африканская и русская музыка. Пока эти традиции существуют сепаратно, как вода и огонь. Но с помощью Таисии Краснопевцевой, думаю, мы сделаем проект, где угандийский фольклор будет взаимодействовать с русским на более глубоком уровне. Конечно, чтобы по-настоящему вжиться в культуру другой страны, нужно там провести не год и не два.

– Ваша коллега по ансамблю Татьяна Шишкова занимается изучением и исполнением не только русского и африканского, но и кубинского, и особенно испанского фольклора. Арабско-испанское, ориентальное временами явно просвечивало сквозь афро-русский коллаж. Да и в видео вдруг появляется лицо как бы с японской миниатюры…

– Что касается ориентальных мотивов, то кое-что я взял со своего альбома Oriental Impress. В моих концертах всегда есть место для Востока. Между прочим, в Африке очень много китайцев и индийцев, которые тоже присутствовали на концерте. А вообще мы все-таки относимся к категории импровизаторов, поэтому должны придумывать свой фольклор.

– Кажется, на вас был как раз такой – придуманный – этнический костюм…

– Этот костюм спроектирован во многом по иранским старинным эскизам с Марией Орловой и Андреем Скатковым (они читают лекции по истории костюма, у них свой домашний музей кимоно). Это их изумительная ручная работа из индийских шелковых тканей, произведение искусства в полном смысле слова.

– Расскажите о структуре, о форме программы.

– Структура строится в соответствии с джазовыми формами, джазом я занимался больше сорока лет, поэтому далеко уйти от этого у меня не получается, хотя в последнее время я пытаюсь. Еще я пытаюсь полностью уйти от нотной записи, ведь многие традиционные культуры обходятся без нее.

– Вы смешиваете не только музыкальные направления, стили и этнические традиции, но и виды искусства, воздействуя сразу по всем каналам восприятия (музыкальному, визуальному, вербальному). Есть ли в этом что-то от алхимии, когда вы ждете нового художественного качества?

– В подобном смешении для меня есть определенный смысл: это своеобразный язык, который умных людей веселит. Мне нравится с этим играть. Раньше я был противником видеоряда, мне казалось, что импровизационная музыка сама по себе насыщена смыслом и самодостаточна. Но сейчас, поскольку в его основе мои картины, я как музыкант нахожусь в одном поле с видео (то есть с самим собой), и для меня это важно.

– Поэтический текст, вероятно, с этим полем тоже резонирует. Кстати, чьи стихи «Тело черное, как антрацит…»?

– Африканского поэта Ришара Догбе, в этом проекте я читал их впервые (раньше читал Иосифа Бродского). Мне кажется, поэтические цитаты здесь выполняют роль цементного раствора, они соединяют, казалось бы, несоединимое.

– У вас очень разные интересы – от восточной темы (Oriental Impress, 2001) до академической музыки («Картинки с выставки, или Прогулка с Мусоргским», 2009). Каждый новый проект для вас должен быть принципиально другим?

– Во всяком случае я стараюсь, чтобы было так. После чисто акустического альбома «Картинки с выставки» я начал изучать электронику с нуля, на что ушло колоссальное количество времени, не говоря уже о бюджете. Я понял, что хочу создавать звуковые ландшафты из разных тембров, передавать игру светоцвета в звуке. Это было совершенно невозможно на четырех струнах бас-гитары.

– Насколько сложно или, наоборот, просто перевоплотиться из бас-гитариста в клавишника?

– Я бы не сказал, что сложно. По образованию я хоровой дирижер, работал в московских церквях в качестве певчего, чтобы не заниматься эстрадной музыкой. Так что многие фактуры на синтезаторах – оттуда, мне это давалось легко. Сначала я искал клавишников из Америки, из Европы, которые бы реализовали мое слышание. Но в конце концов понял, что найти тембровую палитру я могу только сам. И лет пять назад начал скупать синтезаторы, постепенно разбираться в их совершенно невероятных возможностях. Здесь несколько тысяч темброзвуков, смещение одной ручки на миллиметр дает абсолютно новый результат, и это повод для новой музыки, для приглашения новых партнеров. Я занимался по 12 часов в день, оттащить меня было невозможно. И я до сих пор работаю над усовершенствованием своей «электростанции» из объединенных синтезаторов (всего их десять плюс управляющий ими компьютер или два). В результате я приобрел новые профессии – дизайнера звука, звукорежиссера. Для меня это новый мир, и ничего интереснее я сейчас не знаю.

– В вашем образе есть нечто от Джо Завинула, даже шапочка почти такая же. А еще у вас был проект, ему посвященный (I Remember Joe Zawinul, 2011). Чем вас так привлекает его личность и его музыка?

– Джо Завинул не просто музыкант и не просто композитор, он выдающийся новатор, который чувствовал время и людей своего времени. После того, как я услышал его альбом Mauthausen – погружение в мир австрийского концлагеря, где он как дотошный киношник воспроизвел шаги надзирателей, разговоры узников на разных языках, их отчаяние, их боль, – я понял, что он великий художник и великий гуманист. Я бы еще сказал, что в моей музыке и в моем образе есть что-то от Сан Ра. А можно теперь я вам вопрос задам?

– Конечно.

– Что вы думаете о моем проекте?

– Мне был интересен принцип вашей работы с источниками, когда вы берете, скажем, африканский и русский фольклор и объединяете это, к примеру, с переосмысленными приемами Джо Завинула, Бобби МакФеррина. Здесь же цитаты из африканской поэзии и ваши живописные работы с явным влиянием африканского изобразительного искусства, кое-где у меня были ассоциации с графикой Пабло Пикассо (который, кстати, увлекался африканской скульптурой), с японской миниатюрой. В целом же все это слушается/смотрится как авторский проект, элементы которого (в диапазоне от цитаты и аллюзии до индивидуального стиля) в комплексе производят впечатление сложности. Его оригинальность – прежде всего, в компоновке его составляющих. Насчет видео, мне кажется, можно было его выстроить разнообразнее, с какой-то драматургией, потому что к концу поднадоедает монотонный темп всей этой плавающей перед экраном живописи. А вообще мне ваши африканские картины очень понравились.

– Дело в том, что этот первый вариант фильма, сделанный московским фотографом Владимиром Куприяновым, подчеркнуто наивен – так же, как и сами картины.

– Можно это назвать примитивизмом?

– Да, конечно. А та версия фильма, которую он завершил сейчас, принципиально другая. Это грандиозная космичная многослойная лента, где он переселил всех моих героев в будущее. Там происходит быстрая смена состояний, колорита, фактуры… Сейчас я пишу саундтрек к этой второй версии, в который войдут фрагменты из многих моих альбомов. Новый фильм не может быть фоном для концертного выступления, под него невозможно импровизировать. Он вполне самоценен, в нем есть своя линия развития. Поэтому музыка должна реагировать в деталях буквально на каждую секунду видео, а это достижимо только написанием партитуры.

– Чем вы планируете заняться после этого?

– В следующем проекте я попытаюсь соединить традиционные культуры из разных концов Африки. Последнее время я искал певицу-африканку, которая была бы знакома с народной музыкой и в то же время была бы импровизатором. И я такую певицу нашел (вернее, мне помог в этом мой давний друг, живущий в Нью-Йорке трубач Виталий Головнёв). Это Соми Утамуриза, композитор и автор текстов, тоже жительница Нью-Йорка. Между прочим, родилась она на границе Руанды и Уганды (то есть в том же регионе, который я уже немного знаю). Мне кажется, что у нас может сложиться очень интересный тандем.

На фото – А. Ростоцкий. Фотограф Владимир Куприянов