В последние годы в визитах Р. Папе в нашу страну наметилась определенная регулярность,и в своем подавляющем большинстве они связаны с проектами Валерия Гергиева, Мариинским театром и Санкт-Петербургом. В прошлый раз в Москве певец выступал на открытии Пасхального фестиваля 2013 года на сцене Большого зала консерватории, но не с сольной программой, а в качестве солиста, исполнившегов рамках симфонического концерта финал оперы Вагнера «Валькирия» («Прощание Вотана с Брунгильдой и заклинание огня»). Именно этот продолжительный номер прозвучал и в программе декабрьского концерта. На сей раз это был вечер Национального филармонического оркестра России, за дирижерский пульт всталканадский маэстро Чарльз Оливьери-Монро. Однако впечатления и от названной сцены Вагнера, и от других исполненных певцом оперных фрагментов можно было назвать лишь «номинально зачетными».

Начать хотя бы с того, что концерт Р. Папе, громко рекламировавшийся как единственный сольный концерт звезды мировой оперы в Москве, статус у полновесного сольного мероприятия явно не соответствовал. Маститый исполнитель пел мало и – создавалось впечатление – весьма неохотно, а программа в большей степени, чем это укладывается в «приличия» сольного концерта, была разбавлена оркестровыми номерами. Официально в ней заявлялось всего четыре (!) вокальных фрагмента. Один из них уже был назван, и вместе с увертюрой к «Тангейзеру» Вагнера он составил все второе – вагнеровское – отделение.

В первой же – вердиевской – части вечера мы услышали три арии: арию Прочиды из «Сицилийской вечерни», арию Банко из «Макбета» и арию короля Филиппа из «Дона Карлоса». Ровно столько же прозвучало и оркестровых номеров, из которых к операм итальянского гения имели отношение лишь вступления к «Макбету» и «Аиде». Монографичность первого отделения была нарушена увертюрой Берлиоза «Корсар», которая в наших концертных залах звучит нечасто: она открыла программу вечера.

Даже если учесть, что в качестве биса была подарена еще и ария Водяного из оперы Дворжака «Русалка», для «единственного сольного концерта звезды мировой оперы» это все равно, скажем прямо, не густо! Имелся также и один оркестровый бис (антракт к третьему акту «Лоэнгрина» Вагнера), но паритетность количества номеров с пением и без пения – пять на пять – снова говорила не в пользу солиста. Де-факто это был уже не сольный, а «полусольный» концерт – программа, в которой музыки много, но от собственно сольного пения солист недвусмысленно старался «убежать».

Блок вердиевских арий сразу же потребовал от исполнителя чрезвычайно выразительной кантилены, свободной наполненности вокальной эмиссии, известной плакатности и вместе с тем акцентированной четкости психологического посыла. Но, увы, голос певца звучал жестко, сухо, неполетно, и его весьма дозированные объемы огромное акустическое пространство Светлановского зала наполняли с трудом. На счету прославленного солиста Берлинской государственной оперы, одной большой сценой для которого давно стали самые известные и крупные музыкальные площадки мира, немало выдающихся творческих достижений. И свою фирменную артистическую харизматичность певец расточал и на сей раз, однако в данном случае речь идет именно о его вокальных проблемах.

Если в музыке Вагнера, задачи интерпретации которой совсем иные, исполнитель все еще оставался вполне корректен, то проблемы вокальных переходов и звучания голоса на mezza voce в итальянском репертуаре были слышны «невооруженным ухом». «Драматическое пение» на немецком языке, требующееся в музыкальных драмах Вагнера, – это для певца родное, уходящее корнями в национальную культурную традицию. И все же финал «Валькирии», исполненный им в Москве полтора года назад, вспоминается более ярким и психологически обстоятельным.

Музыка Дворжака, по-видимому, еще новый и неизведанный пласт для Р. Папе. Во всяком случае, после абсолютно формального, схематичного исполнения арии Водяного сложилось именно такое впечатление. Вся безграничная нежность и красота светлой души добряка-старика, искренне переживающего за судьбу главной героини оперы, в этой красивейшей, мелодически тонкой арии так и не проступила. После чисто номинативных интерпретаций Берлиоза и Верди вспомнить о существовании дирижера Ч. Оливьери-Монро заставили широкие и уверенно мощные романтические волны музыки Вагнера. И солисту, и дирижеру, и оркестру музыка Вагнера в этот вечер оказалась наиболее близкой.