Все три имени здесь – Анне-Софи Муттер, Линн Харрелл и Ефим Бронфман – звездные-перезвездные: уж если такие музыканты объединяются в трио, то явно не потому, что не преуспели в сольной карьере. И, наверное, все трое каждый раз перед выступлением предвкушают огромную радость совместного музицирования, обращающего сумму в произведение.

Первейшее значение приезда к нам Трио Муттер–Бронфман–Харрелл не только в демонстрации редчайшего уровня исполнения. Главное в том, что мы, наконец, вспомнили, как вообще должна звучать камерная музыка, все чаще вытесняемая с большой сцены куда-нибудь в уголок, а то и вовсе… на обслуживание фуршета в качестве элемента буржуазного декора. Однако те наши музыканты, которые все же борются за камерные жанры, выходя на сцену, с первым взмахом смычка обдают публику такой агрессией (читай: отчаянием), таким желанием мгновенно завладеть вниманием публики, втянуть ее, повести, потащить за собой чуть ли не на ошейнике, что поневоле сопротивляешься.

Все по-другому было с этим трио. В Москве оно оказалось в рамках европейского тура, охватывающего также Лондон, Париж, Берлин, Мюнхен, Кельн и Милан. В программе – шедевры, привычно именуемые «популярными», однако, пойди еще найди, где послушать их в столице: фортепианное трио № 7 Бетховена и фортепианное трио Чайковского («Памяти великого художника»). Первое посвящено ученику, другу и меценату Бетховена эрцгерцогу Рудольфу; второе – Николаю Рубинштейну.

С первых же тактов предельно слаженной и, повторюсь, неагрессивной игры вдруг открылся давно позабытый в вечной суете и недорепетированности смысл музыки: при таком звучании, на такой высоте отношения к ней каждое мгновение жизни вдруг наполняется несказанным благоуханием – звуковым, энергетическим. Ты чувствуешь, как струится жизнь, которая в эти мгновения и есть сама красота. Ты философски размышляешь и о том, во что ты с помощью искусства, музыки можешь превратить свою собственную жизнь. И не обязательно для этого играть на музыкальном инструменте – достаточно слушать корифеев, которым дано донести до нас отблески рая.

Я хорошо помню сольный концерт Анне-Софи Муттер в большом зале консерватории десять лет назад. Она играла пять скрипичных сонат Моцарта. Программа оказалась вовсе не из легких. И ни тени попсовости. Культура скрипачки сразила, но манера показалась слишком сдержанной, малоэмоциональной – ведь нас десятилетиями приучали совсем к другому Моцарту.

Ничего такого нельзя сказать о Муттер сегодняшней. Конечно, в центре трио – она, как может быть иначе, законы сцены в любом случае не позволили бы столь ослепительной женщине уйти в тень. Но разве об этом думает артистка? Ее сосредоточенность, чистота ее интонаций поражает; сочетание ее скрипки с виолончелью Харрелла дает уловимый слухом резонанс, и если не смотреть на сцену, не всегда даже понятно, кто, что, где играет и кто кому отвечает! А временами кажется, что скрипке вторит не виолончель, а орган!

Скрипка Муттер трепетна – но не всегда и не часто. Эта красавица – скорее, рыцарь в невесомых латах, летящий на крыльях, – именно такой видишь ее, в блаженстве прикрыв глаза: какая решимость, законченность мысли и волевого импульса и какая при этом нежная изысканность! (Кто не понимал тонкостей – любовался ее голой лодыжкой: Анне-Софи, чья фигура вошла в легенды, была в узких брючках выше щиколотки и на огромных шпильках, которыми она иногда буравила сцену!) 

Никогда еще, даже в записях, не приходилось слышать такого пиццикато струнных вместе со стаккато фортепиано. Навсегда запомнилось и тутти на пианиссимо – даже в этом уважаемом зале редко стоит столь напряженная тишина, на фоне которой звуки кажутся потусторонними. И если виолончелист Линн Харрелл играл роль верного и беспорочного оруженосца, то третий благородный спутник – пианист Ефим Бронфман – с изумительным изяществом стелил для отважных струнников бархатное поле, время от времени делая акценты, необходимые для локации трио во времени и музыкальном пространстве.

Публика ждала больше эмоций от Чайковского, однако мне хватило того, что я получила. Особенно вместе с бисом – Скерцо из Трио Шостаковича («Памяти И.И. Соллертинского»), сыгранным прямо-таки с драйвом.

Сама Муттер считает свой союз с Харреллои и Бронфманом идеальным. И вряд ли у кого-нибудь найдется аргумент против. Но как печально сознавать, что наши меломаны, находящие в искусстве большое утешение, все-таки достойны таких радостей гораздо чаще.