Этот концертный цикл идет уже второй сезон и пользуется большой популярностью. Причин несколько. Во-первых, творчество Стравинского все еще не пришло в Россию во всей полноте: оперы ставятся редко, балеты обширно представлены лишь в Мариинке, с симфонической музыкой ситуация чуть лучше, с камерной – заметно хуже. А во-вторых, прилив энтузиазма вызывают исполнительские силы, которые привлекает филармония. К тому же удачно выбран ведущий цикла – музыковед Ярослав Тимофеев, чья интеллигентная манера и уместный юмор являются дополнительными притягательными факторами для публики.

Ноябрьский концерт посвятили произведениям Стравинского, созданным до отъезда из России. Это опера «Соловей» и два «обрамляющих» ее опуса.

Первый связан с тематикой оперы ориентальными мотивами – «Три стихотворения из японской лирики» для сопрано и камерного ансамбля, искусно стилизованные если не под традиционную японскую музыку, то определенно под японский образ мышления. Стравинский использовал японские стихи в русских переводах, при этом, зная, что в японском языке ударение в словах выражено слабо, попытался повторить прием, разведя сильные доли и ударные слоги. Получилось нетривиально и очень занимательно. К сожалению, публика концерта не смогла по достоинству оценить задумку – юная солистка Ольга Козлова продемонстрировала полнейшее отсутствие дикции, и что она пела, уловить почти не удалось. Ее высокое, чуть с сипотцой сопрано воспринималось как один из инструментов ансамбля. Благо вокализы в этом цикле недолгие, да и сам он короток, что воспринималось с некоторым сожалением, – его музыка по-настоящему завораживает.

Вторым «рамочным» опусом стала «Весна священная». В отличие от «Трех стихотворений…», балет не связан с оперой «Соловей» ни ориентализмом, ни сказочным сюжетом, если только не принимать за него фантазию автора и его вдохновителей (Сергей Дягилев, Николай Рерих, Вацлав Нижиинский) на темы культов и обрядов языческой Руси.

Дирижеру вечера Филиппу Чижевскому – специалисту по барокко и современной музыке – творчество Стравинского близко. Стилизаторство и утонченный эстетизм, помноженные на почти экспрессионистскую чрезмерность в буйстве оркестровых красок – этот сложный симбиоз Чижевский и Российский национальный молодежный симфонический оркестр реализовали блестяще. Мощь и фатализм шаманских ритуалов были донесены не менее убедительно, чем поэтика лирических эпизодов, связанных с созерцательным описанием природы или народными напевами.

Но вернемся к «Соловью», занявшему центральное место программы. Писавшаяся достаточно долго, эта опера – прямое отражение стремительной метаморфозы стиля композитора. Начинал он ее, как известно, под руководством Римского-Корсакова, и вся первая картина источает влияние великого русского сказочника: это словно еще одна, ненаписанная, шестнадцатая опера Николая Андреевича. Но затем в двух последующих картинах, будто на полотнах Сальвадора Дали, любопытно наблюдать, как реалистические образы сказки и Востока начинают «деформироваться», как бы «стекать с полотна», приобретать черты музыки авангардной, в которой можно расслышать будущего «Царя Эдипа» (он появится спустя полтора десятилетия) и других более смелых сочинений. И все же до конца выйти из-под «чар» своего наставника Стравинскому здесь не удается: в финале аполлоническое, априори уравновешенное мышление старшего коллеги словно помогает собрать музыкальную мозаику и гармонизировать архитектонику, а использование в качестве голоса Соловья любимого голоса Римского (лирико-колоратурного сопрано, которым он нередко «живописал мечту») еще больше усиливает связи учителя и ученика.

Филиппу Чижевскому, музыкантам РНМСО и Хоровой капелле им. Юрлова удалось представить сочинение во всем его блеске: загадочно, на полутонах и с насыщением разнообразными тембровыми красотами, но в то же время – с неотвратимой четкостью сложных ритмических рисунков. В целом похвал заслуживает и состав солистов. Ольга Козлова в титульной партии по-прежнему не слишком уделяла внимание четкости слова, но тут это было не критично, поэтому можно было сосредоточиться на изощренных вокальных переливах партии, которые солистке весьма удались. Мария Баракова в партии Кухарочки порадовала как раз четкостью дикции, точностью пропеваемого слова, однако ее красивое меццо оказалось несколько обезжиренным и недостаточно глубоким. Юлия Никанорова прекрасно вжилась в образ Смерти, стараясь не только выразительно петь, но полноценно играть, однако кажется, партия ей объективно слишком низка, поэтому инфернальные краски образа певице удалось донести не всегда и не во всем. Великолепным Рыбаком предстал тенор Алексей Татаринцев – в его звучании было столько поэтики и ласкающих мечтательных интонаций, что оставалось лишь сожалеть о лапидарности партии. Выразительным и ярким предстал баритон Константин Сучков в партии Китайского императора – он по праву царил на сцене. Небольшие партии-роли Камергера и Бонзы очень качественно спели молодые солисты Игорь Подоплелов и Константин Федотов: оба подчеркивали некоторую «механистичность» и «тупоумие» своих персонажей, привыкших вечно угождать самодуру-владыке, и это было прекрасной находкой для образов.