Берясь в 1928-м за эту одноактовку, 62-летний композитор вряд ли подозревал, что она станет его последней оперой. Нет, он благополучно проживет еще почти двадцать лет, но как-то охладев к жанру. Причем в «Короле» ничто такого поворота не предвещало: опера забавна, иронична, обаятельна. В ней безмятежно щебечут птички — что в оркестре, что в партии героини, и слышен интерес автора к поиску занятных музыкальных кунштюков. Поди, к примеру, сыщи, кто еще придумал «запустить» в оркестре фортепианное соло, перетекающее в дуэты со скрипкой или кларнетом в духе совершенно романтической камерной традиции; кто так остроумно заставил хор имитировать звучание инструментов и кто так ловко сумел сопрячь мятежную экспрессию ХХ века со сладостным парением бельканто. Законный вопрос: «А зачем признанному веристу был нужен помянутый прекрасный, но анахронизм?». Во-первых, опера писалась для звезды Тотти даль Монте и под ее блистательные по части бельканто возможности. Во-вторых, в руках Джордано держал пьесу, в которой черным по белому было выведено: «Действие происходит в XVIII веке в стране, где жил да был один король». Кто бы не вспомнил здесь о «прекрасном пении», в те времена и сложившемся в великий стиль, а заодно об опере-буффа, тогда же родившейся.

Вот-вот — подхватит режиссер постановки Юрий Муравицкий: и действовали в ней поначалу персонажи, близкие маскам комедии дель арте. А потому пожалуйте в «театр в театре» с роскошным барочным занавесом и порталом, украшенным золочеными лепниной и амурами, на сцене которого явится нарочито простодушный спектакль, какими тешили публику площадные лицедеи. Вот шустрая прелестница Коломбина, выведенная под именем Розалина и определенная в семью мельника, а вот брошенный ею страдалец Арлекин, которого здесь зовут Коломбелло. Есть Гадалка, Священник и Судья, так и не сумевшие склеить союз молодых, и есть наивные родители невесты, которые, спасая ее будущий брак, отправятся за подмогой к самому Королю. Раз глупышка влюбилась в него при случайной встрече в лесу — ему и разводить беду. Однако монарх, видом совершенный Людовик XIV в зените славы, вдруг заинтересуется неизвестной пейзанкой и захочет провести с ней ночь. И вот она уже у его ложа в полной экзальтации: «Не то что тело, жизнь готова отдать тебе, о солнцеликий!» Но из-за ширм выйдет к ней шаркающей походкой некто лысый, сменивший перья и раззолоченные одежды на халат. Пейзанка в ужасе. Несостоявшийся любовник тоже — но уже от мысли, что кто-нибудь еще узнает о его интимных секретах. Со страху владыка отправляет Розалину, осознавшую, что любит она только своего Коломбелло, под венец, поспешив щедро одарить.

Эту историю в Большом изобразили, как и положено в родственной ей комедии дель арте, откровенно играя на публику, адресуя ей немые (переведенные на язык жестов и взглядов) вопросы типа «Ну как вам такой поворот?», «И что теперь будет?». Но главное — органично делая вид, что все тут чистой воды импровизация. Заслуженные аплодисменты! А только что такого особенного в спектакле Муравицкого, к слову — впервые ступившего на территорию оперы? Не играли в игру «театр в театре» и не вдохновлялись эстетикой комедии дель арте лишь ленивые. Это с одной стороны. С другой — и солнце на небе не новость, а, поди ж ты, в неизменном присутствии «его светлейшества» день на день не похож. Особенности этой конкретной работы — тонкая ирония, атмосфера сказки и трогательные подробности, благодаря которым под масками проступали лица.

Первая находилась в тысяче режиссерских придумок, призванных превратить забронзовевший культурный феномен в элегантную стилизацию. Вторая, столь сладкая сердцу каждого, пронизывала спектакль от и до. В интерьерах скромного жилища семейства Мельника с нарисованными очагом и утварью могли бы обосноваться герои «Золушки», «Пиноккио» и «Красной шапочки» (художник Петр Окунев). Король — почти Кощей Бессмертный, вечно посягающий на девственную красоту, Церемониймейстеры — как двое из ларца, одинаковых с лица, выныривающие в Тридевятом царстве старого мультфильма. Лучшее же по части подробностей — медальон на шее Короля, в котором хранится чей-то портрет. По всему — селянки вроде Розалины, с которой он когда-то, на заре туманной юности испытал первую любовь. Это ее стареющий монарх захотел пережить еще раз и это в привычные воспоминания о ней, потерпев фиаско, он погрузится на своем одиноком ложе. Так нечто пронзительное, человеческое войдет в спектакль, где, казалось, все — марионетки и всё — игра на потеху.

Поколебать эту стройную, стальной прочности конструкцию Муравицкого могли только музыкальные нестроения. Но их сосчитать — пальцев одной руки хватит, и, что немаловажно, в отличие от театральной константы — режиссерской концепции, эта составляющая коррекции поддается.

Вокалисты были как на подбор — голоса звучат, с техникой все в порядке, выразительность в наличии (на премьере «родительскую чету» изображали Виктория Преображенская и Александр Маркеев, Гадалку — Злата Рубинова, Судью — Кирилл Филин, Священника — Алексей Сулимов). Героям кривого-косого оперного треугольника композитор приготовил, разумеется, испытания потруднее, в особенности — щебетунье Розалине, которой надлежало явиться во всем блеске бельканто. Но ныне не то что отечество, а весь мир в поисках идеала по этой части... Звезда Камерной сцены Екатерина Ферзба кружила публике голову соловьиными колоратурами, услаждала разнообразием красок и тонкой нюансировкой — но только нет-нет да проскальзывали в ее пассажах сдавленные верхние ноты, смазанная фиоритура или посконный звучок. Кавалеры наблюдали за подвигами партнерши из санаторных кресел: их вокальные задачи были куда скромнее. Баритон Дзамболат Дулаев, являвший редкостную вокальную породу и никакими изъянами не резавший слух, одолел их играючи. Дебютант с красивым тенором Артем Попов, в перспективе обещающий меломанам небо в алмазах, пока пережимал с подачей звука, забывая в законном желании показать себя во всей красе, что стоит он на камерной сцене.

Было споткнулся оркестр — о проблему, похоже, сценографического свойства. В первой картине действие вынесено к авансцене в огороженное мизерное пространство, откуда вокальный звук летел в зал как из рупора, подавляя оркестр. И тот, сопротивляясь, в один совсем не прекрасный момент пойдет напролом, бросив хлопотать о красоте и стройности целого. В двух следующих картинах, где пространство раздвинется, баланс придет в норму, и музыканты под управлением Антона Гришанина будут уже вымешивать невероятный стилистический микст от Джордано несуетно, с удовольствием и, определенно, с благодарностью автору. Потому как никакой другой за последние сезоны не предоставлял им столь интересный — с пространными симфоническими эпизодами и виртуозными инструментальными соло материал.

И спорить не будем: дорогой подарок. Но то, что выросло из этого материала на сцене, по нашим временам стоит еще дороже.