Как рассказывают, в одном из ресторанчиков Милана близ Ла Скала в ходу занятная игра: кто из посетителей-меломанов сходу перескажет сюжет упомянутой оперы, тому приз – бутылка шампанского. Сюжет и вправду из тех, над которыми легко поиронизировать: концы с концами не сходятся, нелепостей море, предыстория невероятна, в настоящем – шаблонный любовный треугольник. Но зазвучит музыка, и все претензии к сюжету рассыплются в прах. Вплетут в нее свой голос вокалисты хай-класса, и вовсе жди криков «Шедевр! Катарсис! Чудо!». В этом смысле вердиевский «Трубадур» – идеальная иллюстрация оперной аксиомы: не в либретто счастье, а в музыкальной драматургии. Незамутненная режиссерскими фокусами концертная постановка способна продемонстрировать это в полной мере. Подходяща она для «Трубадура» и по причине того, что действие статично, все самое захватывающее вынесено за кадр или вписано в дуэты и прочие ансамбли. Словом, хотя выбор формы исполнения был и вынужденным (рассыпалась постановочная команда спектакля), он оказался весьма органичным.

Итак, установили на Исторической сцене Большого акустическую ракушку – эффектную, с полукружиями и выступами. Художник по свету Сергей Шевченко временами чуть менял колористику сцены, он же, по всему, проследил за тем, чтобы туалеты певиц не рвались из общей гаммы. Подтянулись оркестр с огромным хором. За пульт встал каталонский дирижер Жорди Бернасер (как выяснится, мастеровитый и тактичный). После короткого вступления пошли солисты, каждый с именем, более или менее громким. Но чем дольше они пели, тем сильнее проступали меж ними тени великих Тосканини и Карузо, с некоторой укоризной качающие головой. Для «Трубадура» необходимы самые лучшие певцы в мире, как-то сказали они чуть не в один голос, имея в виду запредельную сложность партий, а также то, что все стороны действующего четырехугольника должны быть равны. Если сообразовываться с этим идеалом, то квадрат, рисуемый в Большом, выходил кривоват.

Манрико... Это его когда-то похитили из графского замка и в результате фантастических несуразностей определили в цыганский табор. Спустя годы невесть каким чудом из этого совсем не высшего общества вышел рыцарь без страха и упрека, побеждающий на турнирах, участвующий в политических играх королей, преуспевающий в куртуазных песнопениях. Какое трепетать перед герцогинями! «Изменница!» – гневно адресует он одной из таковых, стремительно вбегая на сцену с папкой нот. Так состоится наше первое знакомство с наиглавнейшим из главных (если верить названию оперы) героем. Пел партию Олег Долгов.

Но не он, а его антагонист Игорь Головатенко, и манерами, и в звуке поминутно напоминавший об аристократической породе своего Графа ди Луна, будет хозяином сцены. Не он, а Хибла Герзмава – Леонора будет совершенно растворяться в партии, ни на минуту не выходя из образа, упиваясь каждой нотой, не страшась самой головокружительной колоратуры. Меж этих столпов хороший мастер Долгов терялся (иногда почти в прямом смысле: его тенор тонул в ансамблях). Он был не так ловок, бегая по ступенькам знаменитой кабалетты Di quella pira, не так гибок в кантиленных эпизодах, как того требуют правила бельканто. Да и образ, даже столь одномерный и картинный, каким его сделал композитор, не лепился. Не поводок ли в виде помянутой папки с нотами мешал? Герзмаве и Головатенко, у которых «Трубадур» в действующем репертуаре, подсказчик был без нужды, а потому в степени свободы, нужной для погружения в образ, они обошли Долгова. И не его одного.

В этом ряду – Альбина Латипова, невнятной тенью промелькнувшая в партии подруги героини Инес; «начальник стражи» Михаил Казаков, скульптурным звуком обрисовавший предысторию разворачивающихся событий, но не сумевший подпустить в нее «ужасности», и - Агунда Кулаева в партии Азучены.

Тоже привязанная к листочкам с нотами, она все больше стенала, сосредоточившись на своем, материнском. Маниакальная одержимость мыслью о мести, экстатическое «ведьмачество» из ее исполнения ушли, а вместе с ними – и масштабность персонажа (чье имя, заметим, Верди хотел вывести в название оперы). Куда-то делась даже уверенность певицы в своих силах. Как ни билась она, а сбалансировать вокальную линию не удавалось: к могучему звенящему верху и бархатным низам прилагалась посконная середина, в одном клубке мешались благородство тона и сдавленные или крикливые звуки. Что за фрукт Азучена и какими красками живописать ее, Кулаева, впервые певшая партию, похоже, не поняла.

Да правомерно ли равнять дебютантку с Герзмавой и Головатенко (к которым в постановке ведут все дорожки)? Московская дива еще не остыла от объятий «Трубадура», спев его в Барселоне в минувшем ноябре; признанному вердиевскому баритону и расслабляться нельзя – впереди ди Луна в Баварской опере. Оба давно вжились в образ. Страсти в клочья переливают в благородные чувственные сплавы мастерски, электрические разряды, коими пронизаны творения Верди, высекают на раз-два-три... Но вокальный четырехугольник складывали по месту прописки постановки. То есть вопросы к кастингу, который при концертном формате приобретает особое значение. Будь вся компания, как эти двое, – о декорациях, костюмах можно было бы и не вспоминать, а просто наслаждаться театром, которому и на концертной эстраде родиться возможно. При этом с удовлетворением отмечая: а без режиссера-то оперная земля тоже вертится.