Страшная месть 

Режиссер Анна Моторная демонстративно отстранилась от того, что опероман уже полвека приучен искать в музыкальных постановках – от концептуальных упражнений, – и взялась просто пересказывать историю: жила-была в конце XIX века нежная и чистая панна Яновская. И жил-был (постараемся вкратце изложить изобилующий перипетиями сюжет) лет за триста до того король Стах. Но погубил его и свиту коварный предок панны, представлявшийся другом. Перед тем как сгинуть в болотах, куда погнал злодей лошадей с умирающими всадниками, проклял Стах пана Яновского со потомками в двенадцати коленах и предсказал: все они станут жертвами его адской охоты. Героиня оперы – последняя из двенадцатого колена, а потому живет в постоянном страхе смерти, усугубленном зловещими видениями: то промелькнет какой-то уродец с длинными, как кинжал, пальцами, то проплывет женщина-привидение, а то в который раз донесутся до нее рассказы об очередном злодеянии призрачных всадников короля Стаха. И погибла бы несчастная, если бы не забрел в ее затерянный в болотах замок молодой фольклорист Белорецкий. Он и распутает этот клубок из мистического и реального, открыв, что всадники – «опричнина» опекуна юной панны, расправляющегося с помощью удалых молодцов с неугодными и готовящегося пресечь род Яновских, потому как в богатствах у последней наследницы как минимум величественный замок. Надо бы прибрать. 

Многие ли знают эту историю из повести белорусского классика Владимира Короткевича? А поэтому согласимся: и просто пересказать ее – законный ход. Но за словом «просто» скрывается задача не из легких: романтический детектив полон тайн, ужасных событий, мистики. Оперный же театр, в особенности не экипированный по последнему слову сценической техники, – не самое удобное место для демонстрации готических фокусов. Тем не менее в трудный путь постановочная команда отправилась с энтузиазмом и любопытными идеями. 

Абьюзер в действии 

Одна из них материализовалась в зловещих видеовихрях и летящих мрачных всадниках – рисованных и бутафорских. Последние – настоящее произведение искусства от сценографа Андрея Меренкова и художника по свету Евгения Лисицына, но главное другое: визуальный лейтмотив оперы удалось идеально сопрячь с музыкальным. Еще одна идея – расчертить квадратами пол в замке Яновских и расставить на нем шахматные фигуры-стулья лежала слишком на поверхности: что идет игра, и не на жизнь, а на смерть, и без того прочиталось на пятой минуте. Куда интереснее была затея нарядить гостей на балу в честь дня рождения героини в роскошные костюмы времен короля Стаха. 

Едва ли случайно кинулась шляхта в своих медвежьих углах открывать (вместе с художником по костюмам Татьяной Лисовенко) родовые сундуки. Кому-то понадобилось напомнить бедной имениннице о проклятии. А вот и подарочек в тему – дорогое платье на кринолине. Такие к моменту этой истории несколько вышли из моды, но уж очень хотелось до поры скрытому абьюзеру передать еще один привет от Стаха (при котором этот фасон начинал завоевывать Европу). И он не ошибся: затрепетала пташка, особенно когда заключили ее в кринолиновый каркас, как в клетку. А едва оправилась – ей другой презент: портрет того самого Яновского. Под занавес первого действия, когда хрупкий, как зарождающаяся надежда на спасение, вальс начнет рассыпаться устрашающими диссонансами, «потечет» и этот портрет, обнажая под благообразной личиной старомодного господина безносый череп. Не обманывайся, публика: это не для твоей потехи. Это галлюцинация героини, которую планомерно доводят до безумия. 

Но чуть закончится действие – иссякнут у постановщиков запасы образного, улетучится мистика, сойдет на нет пружинность. Во втором акте постановщики уже не полетят, а неспешно двинутся к развязке (где герой раскидает орду убийц). Что так? Детективную гонку притормозили сам композитор и его либреттист Светлана Климкович, чтобы сказать: не она одна составляет существо этой истории. 

Спектакль номер два 

Заиграют диковинные инструменты, заведут свои песни крестьяне и крестьянки, на авансцену выйдет печальник о тяжелой доле простого люда дед Рыгор. Ему в тему подпоет герой. В повести Короткевич много говорит о соотечественниках, забитых панами, поздно начавших осознавать свою национальную идентичность. Но в спектакле их слезы останутся за кадром. А в кадре – сытая живая лошадка, боронящая землю, веселая ребятня, играющая в снежки, нарядные, в национальных костюмах женщины, лебедушки, проплывающие с коромыслами на плечах. Картинные эпизоды сольются в аккорд, отчаянно диссонирующий с пафосом слова. В них, скорее, угадается другое противопоставление: сколько света в нашей жизни, а что в вашей, паны? Жадность, злоба, убийства?.. 

После представляющейся малоорганичной (в этом виде) остановки действие как будто покатится живее: погибнет соратник Белорецкого Светилович, тоже пытавшийся распутать зловещий клубок, объяснятся, наконец, влюбленные, попадет в ловушку герой. Но былой темпоритм спектакля так и не восстановится. Причиной тому, не исключено, композиционная особенность оперы. В первом действии авторы обрисовали всех отрицательных персонажей. Во втором предоставили возможность обстоятельно высказаться положительным. Но злодеи никогда не наскучивают, а от пространного общения с приличными людьми может напасть и зевота. Если только не просмотрится в них интересная личность. 

«Да извольте», – выдвинется бас Андрей Валентий, спевший Рыгора. Никто в спектакле не мог сравниться с ним по богатству вокальной фактуры, которая одна уже говорила о масштабности персонажа. Закроем глаза на временами плавающую интонацию – и получим белорусского Сусанина, вот-вот готового встать за отечество. Но не в этой опере: с последними звуками выходной арии Рыгор растворится в пространстве. 

«А мы?» – законно вопросят баритон Владимир Громов-Белорецкий и тенор Александр Михнюк-Светилович, предъявившие и впечатляющие голоса, и хорошую вокальную культуру. Мало, господа, на театре в цене образ. Какой увлекательный путь в первоисточнике проходит, к примеру, герой, постепенно открывающий в себе бесстрашного борца и настоящего детектива с острым взглядом, а в девушке, поначалу показавшейся ему совершенно непривлекательной, – кладезь душевных богатств! Но артист этот путь проглядел. А потому закономерно обойдут его в интересности антагонисты – Станислав Трифонов, сыгравший озлобившегося отвергнутого жениха панны, Виктор Менделев, прикинувшийся в партии мелкого интригана Бермана черным паучком, харизматичный Дмитрий Шабетя с голосом-обманкой. Впервые обратившийся к оперному жанру композитор, вопреки его правилам, отдал партию главного злодея тенору, и, надо полагать, не случайно: ему требовалось изобразить волка в овечьей шкуре. Не стал он оглядываться на оперные образцы и когда решил вывести в своем сочинении всего один женский персонаж, сделав его центром, вокруг которого вертится здешний мир. 

Трепетную панну спела Елена Золова. Не ярок ее голос и не богат красками, но нужную в своем арсенале певица нашла – беззащитность. Добавила к ней очарование женственности, органичность игры, и из этих как будто неброских «материалов» создала магнетический образ (который еще более высветил оркестр под управлением Юрия Караваева, показавший редкое умение преподнести каждого певца как яхонт-аместист в гармоничной оправе). 

Увы, эти частные радости на итог не повлияли. Спектакль как целое из двух половин, разительно отличающихся друг от друга, не сложился, увлекая интригой и пышностью, откровений духовного свойства не предложил. Но открытие сделать позволил: где-то совсем близко живут своей жизнью книги, от которых, открыв пару страниц, уже не оторваться, музыка, торящая собственную дорогу, театр, смело замахивающийся на материал, который и для продвинутых мировых сцен был бы крепким орешком. Интересно... 

Фото — Михаил Нестеров и Ирина Малахова