Исторический Курзал Кисловодска не только позволяет играть спектакли — он изначально предназначался именно для оперы. Стилизованный под французские замки времен мушкетеров Курзал появился в 1895 году. В советское время, когда его стала занимать филармония (третья по своему федеральному статусу и одна из старейших в России), он претерпел солидную реконструкцию: была преобразована оркестровая яма, а в зрительном зале соорудили наклонный подиум с удобными креслами. Все это существенно изменило акустику — петь здесь стало тяжелее: несмотря на компактные формы и сплошь деревянный декор, пробивать зал по-хорошему могут только крупные оперные голоса. Кроме того, закулисье Курзала весьма скромное. Тем не менее стоит только войти в него, взглянуть на изысканный декор, на изящную люстру в стиле модерн, на роскошный портал с театральным занавесом, как становится очевидно: это настоящий оперный зал.

Десять лет назад филармония возобновила оперное производство на постоянной основе. До того высокий жанр присутствовал в репертуаре, но как разовые акции, притом совместные с кем-то, когда на подмогу призывались вокалисты из оперных театров страны. А начиная с постановки «Свадьбы Фигаро», опера идет регулярно и силами собственных филармонических певцов. Идет не так часто, как хотелось бы, в среднем — один спектакль в месяц, однако репертуар уже набрался. Сегодня в нем дюжина шедевров. Последнее пополнение — «Пиковая дама», поставленная московским режиссером Аллой Чепиногой, которая сделала здесь уже не один спектакль.

Исполнитель партии Распорядителя оглашает зал звонким тенором, ошибаясь с названием пасторали: вместо пастушки — простушка. Оговорка символичная дважды. Первый ее смысл: филармоническим певцам отчаянно не хватает театрального опыта, частоты не просто выходов на сцену, а существования в условиях сложного оперного контекста. Некоторым (но не всем) не хватает и силы звука, ведь основной их хлеб — все же камерное исполнительство. Именно этим обусловлена подзвучка (над сценой развешаны едва заметные жучки): она достаточно деликатная, но опытное ухо все равно улавливает синтетический призвук. От подзвучки есть еще одна выгода: неправдоподобная для оперы четкость пропеваемого слова, что очень важно публики. А вот и второй смысл оговорки показался: консервативные вкусы оперных неофитов тяготеют к дидактическим сценическим решениям, без режиссерских «наворотов», радикальные новации тут не в чести. Простота не только в концептуальных решениях, но и в воплощении. Ресурсы филармонии весьма скромны, поэтому привычных театральных цехов нет, каждое направление закрывает в лучшем случае один специалист. Например, все костюмы солистов и хора для всех спектаклей сшила одна-единственная героическая Диана Ледовских. Да и условия сцены едва ли позволяют развернуть оперную феерию. Но у фразы Распорядителя есть и второе немаловажное слово, неискаженное — «искренность». Во всем, что сделано в кисловодской «Пиковой даме», чувствуется невероятный энтузиазм труппы, желание творить интересно и качественно. В итоге именно эта искренняя заинтересованность перетягивает одеяло на себя.

Уже с первых звуков интродукции понятно — оркестр высокого класса, звук красивый, «романтичный», как раз то, что надо для вершинной оперы Петра Ильича. Впрочем, это не очень большой сюрприз: оркестр филармонии славится давно, у него богатые традиции и высокая репутация. Димитрис Ботинис — дирижер с европейским образованием, завсегдатай Московской филармонии, личность известная. У него есть идеи, свой взгляд на партитуру, свое представление о том, что акцентировать, где дать подышать паузе, а где утопить зал в вихре экспрессии. Ботинис не только симфонист, поэт оркестрового звучания, — он великолепно ведет вокалистов, помогает им абсолютно, успешно разруливая все непростые ситуации и при этом не теряя общей драматургической линии, обеспечивая тонус исполнения, разрастание накала страстей. В его интерпретации опера остается в памяти как целостное впечатление.

Тесная сцена и скромная сценография Марии Бережной поначалу не вселяют особого энтузиазма. Но, присмотревшись, понимаешь: режиссер и художник предусмотрели все, что нужно. Вот штакетник Летнего сада, позволяющий поиграть с пространством и выстроить интересные мизансцены, вот видеоконтент, добавляющий петербургской атмосферы: и изменчивое ночное небо во второй картине, и абрисы Петропавловки в сцене у Канавки в шестой — все продумано, и все к месту. Несмотря на некоторую дидактику и иллюстративность, Чепинога все же делает авторские акценты. Это и укрупненный образ Графини, которая «выныривает» из глубин Германовой постели в мистической сцене в казарме и, немотствуя, царит в финальной развязке; это и усиление разгульности сцены в игорном доме, наводненном, кроме игроков, девицами легкого поведения. А самое главное — это работа с певцами, позволяющая вытянуть из них театральный потенциал. Образы выстроены и даны в развитии, они классические в своей основе, но есть и своеобразные оттенки: так, безумие Германа показано более выпукло, чем предписывает традиция. В целом атмосфера напряженного драматизма схвачена и передана в спектакле убедительно.

Из певцов более всего убеждают баритоны — Астемир Макоев (Елецкий) и Сергей Майданов (Томский): первый как вокалист с ярким и ровным голосом, второй — вокально-актерским комплексом, полной свободой существования на сцене. Удивительно мощны и меццо-сопрано — с вагнерианским посылом звука Наталья Старкова (Полина) и яркой актерской харизмой Элеонора Кипренская (Графиня). Тенор Иван Буянец со звонким лирико-драматическим голосом (Герман) поет проникновенно, с хорошей подачей звука, недостаток мощи и драматических красок в голосе он компенсирует продуманной фразировкой и верными акцентами. Крайние верхи получаются не всегда — в частности, в сцене грозы кульминация не выходит, но это, пожалуй, единственная явная осечка в столь многотрудной партии. Лизу Елены Филимоновой отличает красивый холодноватый тембр, подходящий романтической петербургской героине, однако звук не всегда достаточно полетен и ровен. Выразительно сделаны многие маленькие партии-роли, например, Гувернантка Анны Гузаировой, Маша/Прилепа Юлии Колеватовой, Сурин/Златогор Михаила Ходжигирова и пр.