Сила «Кроткой»

Он и Она. Ростовщик в зрелых летах и девочка-подросток. Психопат, видящий себя лучшим из смертных и потому мечтающий о поклонении себе, и кроткое несчастное существо, зачем-то оказавшееся на его пути. Но кто мог подумать, что у кротости найдется сопротивление и юная жена, которую супруг в воспитательных целях истязал (часами, днями, неделями) молчанием, решится бунтовать. Это отсюда ее попытка унизить мучителя, припомнив ему его бесславное прошлое, попытка адюльтера, наконец, попытка застрелить его. Но не спасло ее ни первое, ни второе, ни третье, и она, когда-то мечтавшая любить, замкнулась в своем ужасе перед ним. А потом, взяв образ Пресвятой Богородицы, с которым вошла в его жизнь, шагнула в небытие как в освобождение из тюрьмы, в которой изо дня в день порабощали ее психику. А что же он? Он так ничего и не понял, все продолжая тянуть: я (любил), я (не хотел), я (опять один)...

Алексей Курбатов, писавший по заказу театра музыку к этому, по сути, психологическому триллеру, - не из авангардистов. Ему по душе звуковой комфорт, из зоны которого классики и романтики не выводили публику, даже живописуя самые страшные трагедии. Разумеется, свои музыкальные идеи он пропустит через диссонансы последнего столетия, но - с самым почтительным отношением к поклонникам классической гармонии. Тональность на месте. Чуть-чуть мелодизма — извольте. Будет и что-то вроде лейттем. Тик-так — настойчиво подают голос разные перкуссии. Это тот звук, который героиня слышит день и ночь в зловещей тишине дома. Запоют то с этой страницы партитуры, то с другой медные духовые, напоминая про армейское прошлое героя, из которого он перенес в свою мирную жизнь дисциплину, безапелляционность и культ муштры. А то вдруг тоскливо закурлычет невидимая диковинная птица, предвещая страшную развязку (похожий звуковой символ использовал Штраус в «Саломее»), или зайдутся в танго несостоявшиеся любовники. Вот вам и капля жанровости. Но все это - вроде порожков в музыкальном потоке сознания, который «Кроткой» как произведению-монологу подошел идеально, а вот «Кроткой» как театральной пьесе — с оговорками.

Беззаботно поет вернувшаяся к жизни после месяцев болезни Кроткая — и в страхе, съежившись, замолкает, увидев мужа. Но в музыке хоть бы что отозвалось на этот психологический перелом. Рассказывает автор в унылых тонах о прошлом героини — но не многовато ли беспросветности для часовой оперы? По счастью, опытный, умный режиссер Людмила Налетова (она же автор либретто) знала, как исправляются некоторые из подобных драматургических неловкостей. Немного фантазии - и вот уже прошлое героини превращается в сцену из немого кино. Помигивает бликами воображаемая движущаяся кинопленка, на которой - семейный ужин, кривляющиеся прихлебатели теток Кроткой и пузатый претендент на ее сердце. А вот распускаются видео-цветы в минуту, когда героиня, облапанная последним, принимает, как спасение, предложение Ростовщика. Только цветы серые, невнятные, как знак публике: жребий-то бедняжке выпадает незавидный.

Ясно, что не потехи ради рвала Налетова тягостную беспросветность в музыке — на новом витке та будет выглядеть еще более удушающей, что пружинности драматургии только прибавит. Ясно, что не так просто поместила она в пространство спектакля и огромный шар, который пытаются катить герои. Это символ земной юдоли, перенося тяготы которой, одни надрываются, как Кроткая, другим, как Ростовщику, и попытка сдвинуть сей предмет (то бишь пройти жизненные испытания, не потеряв в себе человека) не по силам.

Всего-то пара верных приемов — гротеск и символ, позволяющий считать идею постановки, и спектакль уже стоит на крепких опорах. Иллюстративность ему даже в плюс - «Кроткая» не хит, сюжет которого у всякого в подкорке, а актерские удачи — настоящее украшение спектакля (хотя минутами в работах и Марии Макеевой, и Кирилла Матвеева старательность проступала больше, чем образы, над которыми они трудились). Добавим сюда качественную игру оркестра под управлением Арифа Дадашева, и, браво! - спектакль, как будто непритязательный, но до крайности пронзительный, получился.

С Новым годом!

Опера «НФБ», в отличие от «Кроткой», уже видела свет рампы: 26 лет назад ее поставили на фестивале в немецком Локкуме. Из всех линий и конфигураций романа «Идиот» автор либретто Алексей Парин и композитор Владимир Кобекин вычленили только любовный треугольник Князь Мышкин - Парфен Рогожин - Настасья Филипповна (приплюсуем ее фамилию Барашкова и выйдет название оперы «НФБ»). Чем все кончится, благодаря отличным экранизациям знает даже двоечник. А потому иллюстративность здесь гиблое дело. Но Налетова, уже ступившая на эту дорожку в первой части диптиха, свернуть с нее уже не могла или не захотела.

Над головами зрителей, на втором этаже Малого зала, оркестр играл музыку острую, экспрессивную, открывающую поле для режиссерских фантазий необъятное, а на сцене все было незатейливо: перманентно страдал, раздувая ноздри, как затравленный бык на корриде, мужик Парфен, ходил по сцене бесцветной тенью, иногда падая в эпилептическом припадке, дитя Мышкин, меж ними, подобно заведенному мятнику, металась героиня. Череда хождений и метаний, а также не скрытых от зрителя вносов-выносов мебели превращала театр в прозу жизни, в которую изредка врывались сполохи образности. Иные, впрочем, уже привычные: ими режиссер связывала части диптиха. Это символ земной юдоли, который здесь как-то поистерся. Сдвинуть шар порывались все кому не лень, вплоть до рабочих сцены, открывших публике то, что знать ей не положено: «юдоль»-то - из папье-маше, дунешь — она и покатилась. И это гротеск, который явится на месте дикого гулянья со сжиганием ста тысяч. Выделывающие немыслимые па кавалеры во фраках (режиссер по пластике Андрей Альшаков) будут кружить «стрекозлами» вокруг роковой красавицы, махать красными шариками, обсыпать друг друга конфетти. Но с успехом опробованный в «Кроткой» прием здесь превратил одну из самых страшных, вершинных сцен романа в карикатурный Новый год... Еще более неожиданные плоды принесла режиссерская фантазия из ряда еще не испытанных.

Временами на декорациях будет проступать тело снятого с креста Иисуса - жуткое, с кровавыми ранами, с открытыми остекленевшими глазами, с разверстым в последнем крике ртом. Это список с «Мертвого Христоса во гробу» Ганса Гольбейна Младшего. Картину поминают в романе: если глядеть на нее, говорит Мышкин Рогожину, можно и веру потерять. Потому как Спаситель и тленный мертвец — несовместимое ни при каких обстоятельствах противоречие. Поверил Гольбейну — отрекся от всегда живого Христа. Зачем режиссер, а вместе с нею сценограф Марина Ивашкова вспомнили про это? Да как же: есть Он или нет, верую или не верую — вопросы краеугольные для творчества Достоевского. Но выставляя с завидным упорством страшное тело, постановщики сказали: «Не уберег, как ни молили о том запутавшаяся блудница и балансирующий на грани «убить-не убить» шалый мужик, значит, мертв ты, Бог!» И адье - двинулись в другую сторону от юбиляра Достоевского, замершего как бы в некотором удивлении.

А ведь звоночек был. В программке режиссер поставила ряд вопросов, над которыми ей хотелось бы поразмышлять вместе со зрителем. В перечне есть и такие: чем отличается гордыня от гордости (ничем, как ни назови, все смертный грех - Л.Д.), где грань между раскаянием и самоуничижением (читай святых отцов, подскажут) и, наконец, кто виноват в гибели этих несчастных — Кроткой и НФБ (батюшки, вот мы и за школьной партой!).Все эти вопросы мало коррелировались с вселенскими глубинами мира Достоевского. Все — свидетельство лишь первого приближения к нему. Для «Кроткой» этого хватило. Для даже малой выжимки из «Идиота» под названием «НФБ» - нет. Мудрено ли, что спектакль вышел поверхностным.

...А заняты в нем, между тем, были интересные вокалисты. Звезда МАМТ Наталья Петрожицкая и вправду магнит: стать, лилейные плечи, точеные ножки и яркий, наотмашь, вокал. Притягивало мастерство приглашенного контратенора Вадима Волкова. Хотя будь у его голоса не мощная меццовая, а трепетная сопрановая фактура, Мышкин вышел бы более беззащитным, более ранимым — какого и просит сердце любого поклонника романа. Третья сторона треугольника в изображении Игоря Коростылева провисала: партия Рогожина низка певцу. Жаль. Вокальная команда равных была бы хорошей поддержкой несовершенному спектаклю.

Фото Сергея Родионова