Гендель широкой публике и вправду не Верди и не Чайковский. Тех ждут всегда, этого – с оговорками и опаской. Но первая же встреча с гением барокко оказалась для Большого счастливой: «Роделинда», как потом и «Альцина», взлетела в топ лучших спектаклей сезона. Еще слаще был сам факт вхождения нашего государственного академического в ряды продвинутых театров (потому как не отметиться в барочном искусстве сегодня для любого оперного дома – моветон).
В отличие от первых двух спектаклей, поданных к нашему столу через год-два после премьеры в Европе, «Ариодант» Английской национальной оперы – из давно ушедших на покой. Но ушедших с почетом: не всякий спектакль способен собирать публику в течение 13 лет, параллельно прописываясь на других подмостках, европейских и американских. В последние годы генделевский опус вдруг вошел в моду и появился в иных постановочных решениях еще на трех десятках мировых сцен. Но в Большом предпочли обратиться к старому доброму спектаклю Дэвида Олдена – режиссера не чужого: два года назад копродукционный «Билли Бадд» в его постановке принес театру «Золотую маску». Мэтр отозвался на призыв и приехал в Москву воссоздавать своего «Ариоданта».

Праздник со слезами на глазах

Сюжет оперы позаимствован из поэмы Ариосто «Неистовый Роланд». Рыцарь Ариодант любит принцессу Гиневру, а герцог Полинесс – власть, получить которую можно, женившись на Гиневре. И вот уже сплетена интрига: подруга королевской дочки Далинда, готовая для герцога на все, наряжается в ее одежды и на глазах Ариоданта впускает того к себе. Счастье влюбленных вдребезги, приготовления к свадьбе насмарку.
В финале злодей, конечно, будет наказан и пара воссоединится. Но только еще во времена Генделя чувствительные натуры уходили с представления совсем не в радужном настроении. Возможно – подавленные мощно прописанной линией страдания, протянутой через два действия из трех, возможно – догадываясь, что разбитое счастье, как его не склеивай, прежним уже не будет. Дэвид Олден не догадывается; для него, живущего в век вездесущих психоаналитиков, это аксиома, которую он визуализирует в паре концептуальных ходов.
Первый – манипуляции с дворцовым расписным сводом, в центре которого – некто в сиянии лучей как напоминание о Христовом пути, пролегшем через поругание. Если в первом акте этот свод – гармоничное завершение постройки, то во втором он уже криво висящая крыша (с которой Ариоданту предстоит увидеть «изменницу»). Так до самого конца ее и не выправят, прозрачно намекнув: прежней гармонии не бывать.
Другой ход позатейливее. Финалы всех трех актов Гендель впервые сделал танцевальными. Какие па выделывались в его времена, не секрет: названия большинства танцев прописаны. Олден же вместо пасторалек, рондо и гавотов создаст целые пластические спектакли, ломающие статуарность оперы и направляющие постановку к нужной ему цели.
В первом акте на сцену высыпет компания в стильных нарядах от кутюр, подсмотренных на подиумах какого-нибудь Милана. Это самонадеянный королевский двор, чихающий (в прямом и переносном смысле) на гипертрофированную тягу своего повелителя к чистоте, – что бытовой, что нравственной. Посмеяться над родственными душами короля – Ариодантом и Гиневрой – им в удовольствие. Которое они себе и доставят, разыграв по режиссерской указке злодея-герцога, разминающего в уме повороты будущей интриги, спектакль про растоптанную Невинность. Смотри, принцесса, как актера в женском платье, изображающего сию добродетель, стащат со сцены и пустят по рукам, унижая так и эдак. Не про тебя ли это?.. Зато под занавес из проема (который здесь – портал крохотной сцены или окно во внешний мир) разнузданная компания выползет уже побитой и оборванной. Подергиваясь, как киношные зомби, кто-то из этой компании поднесет реабилитированной Гиневре ее королевское платье, кто-то – парик. Но весь вид этой пугающей и одновременно жалкой массовки будет говорить: в какие оптимистические тона ни одевай композитор финал, праздника не получится. С ужасом пережитого воссоединившейся паре теперь жить и жить.
Возможно, 28 лет назад этот режиссерский спор с великим Генделем казался революционным. Сегодня он – легкая перепалка, в которой последний (а вдруг?), смеясь, поднял бы руки: «Сдаюсь, я и сам поумерил бы оптимизм развязки, да в мои времена без вдохновляющего финала было никак». Но олденовский спектакль, в котором обошлось без радикальных перетряхиваний уртекста и идея которого сегодня – общее место, не только не пахнет нафталином, он способен держать публику в тонусе все три с половиной часа.

Из чего же, из чего же, из чего же…

Сюжет отправляет зрителя в Шотландию VIII века, «Неистового Роланда» Ариосто написал в XVI-м, Гендель творил в XVIII-м, спектакль ставился в ХХ-м. Какую эстетику избрал режиссер? Он отправился в путешествие по векам – в полном соответствии с традициями барокко. Первым делом припомнил стародавнюю драму моралитэ, где за душу человека боролись олицетворенные пороки и добродетели. И будут у него свои Зло, Добро, Принцип, Благородство, кружение которых вокруг чистого агнца Гиневры и заблудшей овцы Далинды составит содержание оперы. Но плакатным характерам Олден сообщит дополнительное измерение, одевая вместе с художником Иэном МакНилом героев в костюмы разных эпох. И этот ход станет сильнейшим средством выразительности.
К примеру, Полинесс, замешивающий действие «Ариоданта», не просто интриган: он садист, нечувствительный к боли собственной и, само собой, чужой. Откроют это публике просто. Равнодушно выслушивая стенания обесчещенной им сообщницы, Полинесс поднесет руку к свечам и будто сам удивится: не больно. А потом с той же нечувствительностью «добьет» несчастную Далинду парой пощечин и грубым совокуплением. По какой моде одеть этого героя? Да по той, которая ассоциируется с маркизом де Садом и расцветом искусства интриги: моде галантного века.
На другом полюсе, как водится, должно угнездиться Добро. Но оно здесь демонстративно инфантильно. Ариодант бежит власти, отказываясь от короны, которую ему преподносит отец Гиневры (решаясь тайком примерить разве что мантию), и лишен всякой агрессии. Ему проще без боя оставить сопернику свою невесту, а самому пойти топиться в море. Этого дитятю оденут в рыцарские доспехи эпохи, которая столь далека, что почти сказка. Но совсем скоро он переменит их на костюм, в каких хаживали Дидро и Руссо: испытания просветили его ум, мальчик взрослеет.
Куда более деятельного персонажа – Луркания, который и за честь брата Ариоданта вступится, и найдет в себе силы простить любимую Далинду (не желая видеть, что, даже протянув ему руку, она тоскует по убитому Полинессу), оденут в колет и штаны-буфы эпохи Возрождения, воспевающей благородство человеческого духа. Ну а Король Шотландии – это воплощенный Принцип. Опозорилась дочь – истекая любовью к ней, он будет непреклонен: на костер! И куда денутся яркие цвета его фантазийных облачений?!.. Горе сделает царственную особу серой мышью в длиннополом сумрачном кафтане.
Уже за создание одной этой костюмной партитуры хвала создателям «Ариоданта». Но в спектакле найдутся еще и прописанные в тысяче нюансов взаимоотношения героев, и стройная архитектоника, где раз за разом барочная статуарность будет сменяться щекочущими нервы фантазиями на заданные Генделем темы. Этому почти идеальному сооружению (в минус – некоторая сумбурность 3 акта) будет под стать и музыкальная составляющая.

И на солнце бывают пятна

Уже первые «золотомасочные» награды за генделевские спектакли были признанием успехов габтовских музыкантов в постижении тонкостей музыки, к которой здесь прежде не прикасались. И немудрено: за пульт звали признанных мастеров исторически информированного исполнительства. На сей раз это был Джанлука Капуано, основатель ансамбля барочной музыки Il canto di Orfeo и лидер монакского коллектива «Музыканты князя».
Приводить в поте лица к единому знаменателю звучание втрое ужатого театрального оркестра и включенных в его состав барочных инструментов итальянскому маэстро не было особой нужды – над этим поработали его предшественники, и он мог себе позволить вдохновенное музицирование, играя темпами и тембрами и ловко подталкивая вокалистов и оркестрантов навстречу друг другу (от первых требуя инструментальности звучания, от вторых – приближения во фразировке к человеческой речи со всеми ее гласными-согласными). Итог – нечто цельное, терпкое, угловато-грациозное, в самодостаточную красоту которого затягивало непреодолимо. Но…
Любили композиторы барокко побаловать публику ариями, в которых одна-единственная фраза распевается и пять, и десять минут. Сегодня выдержать это испытание можно только в двух случаях (которые в идеале должны слиться в один). Первый – когда за исполнение берутся такие виртуозы, как француз Кристоф Дюмо. Приглашенный на партию Полинесса контратенор – блистательный вокальный акробат, умеющий несчетное число раз взлететь, образно говоря, на 10 этаж, сделать кульбит и сбежать обратно, не сбив дыхания и не пропустив ни одной ступеньки. Другое дело, что его тембр идеально подошел бы какому-нибудь оперному Тартюфу; в другом Полинессе – менее техничном Карло Вистоли демоническое проступало ярче. Второй случай – когда вокалист умеет на каждом витке арии дать новое переживание. Вот так, как это делала ирландская меццо Паула Муррихи в скорбной Scherza infida, где ее Ариодант, увидевший «измену», пройдет путь от потрясения через отчаяние и желание мести к усталому: я принимаю твой выбор, Гиневра.
До вершин, обозначенных этими вокалистами, не дотянулся больше никто из двух интернациональных составов. Хотя на подступах был вокально корректный и актерски выразительный Лука Пизарони (Король), а в спину ему дышали две наши певицы, для которых участие в «Ариоданте» стало первой пробой пера в барочном репертуаре, – Альбина Латипова (Гиневра) и Екатерина Морозова (Далинда). В хвосте неожиданно оказались гости, которых в генделевские проекты Большого зовут еще и за тем, чтобы задать планку не столь опытным российским коллегам. Но уроки от героини второго состава Сары Тайнен с ее рваным, пестрым звуком и от Бернарда Рихтера, превратившего партию Луркания в сплошное «гаканье», лучше бы сразу забыть.
По счастью, существенного удара по целому кастинговые промахи не нанесли. И на солнце бывают пятна, однако нежиться в его лучах это никому не мешает.

На фото:

1. Сцена из спектакля
2. Гиневра — Альбина Латипова, Король Шотландии — Лука Пизарони, Далинда — Екатерина Морозова, Ариодант — Паула Муррихи, Лурканий — Бернард Рихтер
3. Ариодант — Паула Муррихи, Полинесс — Кристоф Дюмо, Далинда — Екатерина Морозова
4. Король - Лука Пизарони, Ариодант — Паула Муррихи
5. Ариодант — Паула Муррихи
6. Полинесс — Карло Вистоли, Далинда — Мэри Беван
7. Ариодант — Екатерина Воронцова, Гиневра — Сара Тайнен

Фото Дамира Юсупова