В ее фокусе оказалась французская светская кантата XIX – ХХ веков. Как образовательный проект – пальчики оближешь. Столько всего узнаешь и про жанр, и про Римскую премию, которая культивировала его вплоть до 1968 года, устраивая композиторские конкурсы; и про то, как смеялась иной раз судьба над решениями высокого жюри, венчавшего вскоре забытые сочинения и отвергавшего то, что становилось сверхпопулярным. А каков шанс окунуться в стилистические тонкости лауреатов Римской премии – Гектора Берлиоза, Клода Дебюсси, Лили Буланже! Сверх того, не идеальный ли это материал для режиссерских опытов? В каждой кантате есть мини-история, на основе которой можно придумать законченный спектакль. Благо по рукам и ногам путы прошлого не связывают: кантаты писаны для концертной эстрады, и редкая из них имеет постановочную судьбу. Собственно, на этом – альянсе певцов с молодыми постановщиками и выстроен «кантатный» проект, впервые опробованный три года назад.

Итак, опыт первый: кантата Берлиоза «Клеопатра», чаще называемая «Смерть Клеопатры». Изобразить египетскую царицу в трагические минуты ухода из жизни выпало Марии Бараковой, ставшей открытием последнего Конкурса Чайковского. В этой работе певица, умеющая, когда надо, и попорхать (например, в Моцарте), предъявила мощное, архитектурных форм меццо. Чисто Парфенон, который недалече от великих гробниц Египта. Но историю для певицы режиссер Ксения Зорина придумала невнятную. Выметя шваброй все уголки своего «дворца», невеселая героиня, по всему, приготовилась к переходу в мир иной. Но тут как тут гости – с вином и подарками. Только что праздновать? Виновница торжества потерпела поражение, прежде всего, как женщина: захватчик Октавиан не поддался ее чарам. И вот уже гостей побоку, бесформенный зеленый костюм долой (под ним обнаружится самодельный «египетский» наряд), из подарочных пакетов достается дешевая витая тиара, за ней – такие же браслеты. И вот с этим: «Умереть, так Клеопатрой» – героиня из нашего сегодня поспешит к праотцам. А что если история сложнее? Гости – жестокие шутники, пришедшие посмеяться над несчастной. Ведь недаром их подарки имеют змеиные извивы (по одной из версий, реальная Клеопатра умрет от укуса рептилии). Но статисты из числа артистов Молодежной оперной играли плохо, не зная, куда себя деть и как изобразить иезуитский настрой момента. Поэтому этой истории – троечка.

Еще хуже обстояло дело со второй кантатой – «Эрминией» Берлиоза. Ее подобрали для сопрано Марии Мотолыгиной и попали в точку: в голосе певицы – звон мечей, так подходящий образу храброй сарацинки, идущей на подвиг ради спасения врага-иноверца, которого она полюбила. От длительного бряцания оружием певица подустанет, явив к финалу пестроту звука. Но беда не в этом. Режиссер Сергей Морозов решил показать публике кухню звукозаписи. С одной стороны – понарошку, поскольку за полчаса можно записать разве что «Кушать подано»; с другой – в этюде был задействован настоящий звукорежиссер Большого театра, с экранов мониторов останавливавший певицу, чтобы «переписать» тот или иной фрагмент. Но диалог, из того, что удавалось расслышать, касался малоинтересных вещей. И ради этого рубить на части залежавшийся в запасниках раритет, так и не дав публике познакомиться с ним в его целостности?!..

Оптимистические перспективы начали вырисовываться лишь с началом третьего номера. Назывался он: баллада «Смерть Офелии» Берлиоза. Но что это? По залу разливаются виртуозные пассажи… Ференца Листа, а на сцене – невнятно бормочущая и разодетая в несусветное тряпье особа совсем не осьмнадцати лет. Оказалось, берлиозовской балладе предпослана пьеса Листа Аndante amoroso; помешанная – мать, а та, что появится позже и едва ли замеченная первой, наконец, начнет балладу, – ее дочь. Эту роль исполнила сопрано Эльмира Караханова (голос – красавец, объемный, женственный!). Она по мере сил изобразила жалость к матери. Но вряд ли постановщик Елизавета Мороз не понимала: в актерски равные отношения со своей партнершей Карахановой не вступить, потому как эта партнерша – приглашенная в проект мастер вгиковской школы Ирина Бразговка. Не мучая певицу неподъемными задачами, режиссер оставила мать и дочь в параллельных мирах. В одном – некая актриса со сломанной жизнью, в другом – оплакивающая ее дочь, быть может, знающая, почему та навсегда ушла в мир шекспировской Офелии. И спектакль получился.

Все кантаты, за исключением «Офелии», написаны для вокала с оркестром. Но в концерте они звучали под фортепиано – как на прослушиваниях Римской премии (к которой кураторы проекта, они же ведущие вечера Илья Кухаренко и Татьяна Белова, возвращались вновь и вновь). Но вот какую хитрость придумал музыкальный руководитель «Кантат» Сергей Константинов: он переложил партитуры для двух фортепиано и пригласил «на подмогу» пианистов Анну Денисову и Михаила Коршунова. Но задачи пианистов оказались неожиданно шире: они сподобились еще и выступить как актеры в кантате Лили Буланже.

Сестра знаменитой Нади Буланже, уйдя из жизни в 24 года, осталась в истории французской музыки как первая женщина-лауреат Римской премии и как композитор, обещавший быть столь оригинальным, что с ней готовы были заключать издательские контракты на годы вперед.

Сюжет прославившей ее кантаты «Фауст и Елена» таков: первый грезит о второй, но даже Мефистофель опасается вызвать из потусторонних пределов Прекрасную Елену – слишком много крови пролилось из-за нее, не прогневить бы Бога (!?). Режиссер Алексей Золотовицкий отказался вообще рассматривать эту историю всерьез. Его путешественник по жизни Фауст, выбираясь из очередного станционного буфета, возвещает компаньону с рожками: «Хочу Елену» (если по-простому). А далее какую-то подобранную в зале мумифицированную старушку две искусницы из салона красоты превращают в аппетитную блондинку. Но не срастется у Фауста с Еленой: уж было…, как блондинку вновь унесут в тартарары вокзальные стражи порядка, ремонтники и примкнувшие к ним сомнительные личности. Комедия, выписанная в массе визуальных эффектов, вышла на славу. Но менее всего к ее успеху имели отношение певцы Молодежной оперной. Баритон Николай Землянских – Мефистофель актерски еще не разбужен. То же можно сказать о меццо Ульяне Бирюковой, которой в этой компании пришлось труднее всего: волею режиссера ею будут вертеть, как в цирке, так и эдак, и на цельности звуковой волны это скажется. Только сладкоголосый Давид Посулихин сумел вылепить своего Фауста – полного раздолбая, разливающего направо и налево потоки обаяния и не думающего грузиться вопросами морали. Но если придется (в какой другой постановке), то актерских сил, как кажется, ему и на это хватит.

Завершал кантатную серию, в основание которой легли миф, предание, легенда, «Блудный сын» Дебюсси. Самая знаменитая, самая исполняемая из кантат, выбранных для вечера, таковой является недаром. Здесь есть нарисованное музыкой пространство, многообразная палитра эмоций и драматургически совершенная конструкция. Дебюсси проведет слушателя от материнской тоски к счастливому воссоединению семейства. А создатели спектакля Сергей Карабань и Игорь Титов расскажут еще и предысторию, ловко вплетя ее в стенания бедной матери. Для этого им понадобились два стола – черный и белый как символы личного пространства отца и сына. Соберет было Лия обоих за трапезой, как столы, будто искры, высеченные взаимонепониманием ее любимых мужчин, «разлетаются» в разные стороны. В финале публика увидит прощенного странника уже за отцовским столом, корпящим над его чертежами.

Но главный герой здесь ни тот и не другой, а тихая Лия как воплощение вселенской, читай: Божественной любви, которую Он поставил альфой и омегой мироздания. Это она мольбой и слезами вновь соберет из осколков целое. Можно сказать, что Елизавете Нарсия не хватило в звуке глубины, в ее средствах, скорее, изображать юное неопытное создание. Но там, где речь о библейском понимании любви, важно ли это? Тем более что певице, единственной из тройки солистов, удалось наполнить образ жизнью. Обладатель густого, монолитного по регистровой выровненности баритона Дмитрий Чеблыков и тенор Алексей Курсанов, певческие данные которого обещают очень много, так и остались вокалистами, сдающими экзамен.

…И могут, и умеют под крышей Большого театра преподать курс усовершенствования вокала, неотъемлемая часть которого – актерство в звуке. Но сценическое лицедейство – другие воды, и в них золотые рыбки Молодежной оперной, как обнаружилось, плавать не мастера. Вырваться в годы учебы на сцену Большого (где для них заготовлены, по преимуществу, роли вторых служанок и третьих стражников) удастся немногим. Что делать? То, что в наших слушательских силах: пожелать, чтобы программ, подобных этой, было как можно больше.

Фото Павла Рычкова