Моцартовские традиции Венской оперы велики – достаточно вспомнить, что знаменитое здание на Рингштрассе в 1869 году было открыто «Дон Жуаном». В текущем сезоне в репертуаре театра, кроме «Дон Жуана», значатся «Свадьба Фигаро», «Волшебная флейта» – как в полной, так и в версии для детей – и более раритетный «Идоменей» (четыре оперы, конечно, не предел, бывало и больше).

Венская опера претендует на эксклюзивность знания о музыке Моцарта, поэтому приобщиться к постоянной в ее афише хрестоматийно известной «Свадьбе Фигаро» – дело любопытное.

Современную версию для этого театра сделал француз Жан-Луи Мартиноти. Постановка отличается парадоксальным сочетанием традиционности и новизны. За первое отвечает собственно режиссура, а также костюмы Сильвии де Сегонзак. Режиссура предельно музыкальна и логична, строго следует партитуре, бережно сохраняет дух галантной комедии, в которой совмещены изящество и простоватый юмор. Мизансцены исключительно удобны для певцов и очевидны для публики – ей не нужно разгадывать ребусы, можно просто наслаждаться музыкой Моцарта, остроумием Бомарше (и Да Понте), игрой и пением актеров. Режиссер копает вглубь, ему хочется психологической правды, детального раскрытия характеров героев, естественности и логичности истории, и он этого добивается с блеском и без какого-либо эпатажа. Костюмы соответствуют эпохе автора оперы

За новизну отвечает сценография Ханса Шаферноха: зеркало сцены обрамляет слегка скособоченная рама – зритель словно наблюдает живую картину в музее. И вся темная, черная, пустая сцена сплошь увешана картинами разных размеров. Они меняются в зависимости от сценической ситуации – в комнате Фигаро и Сюзанны это либо бытовые натюрморты, на которых изображены рабочие инструменты, кухонная утварь или что-то подобное, либо какие-то жизненные ситуации, жанровые сцены, а в финальной сцене в графском саду, например, – прекрасные пейзажи, букеты цветов и прочая натуралистика. Такая идея позволяет не загромождать пространство сцены, создавать нужный контекст и настроение и, самое главное, менять в мгновение ока обстановку – делать смену декораций к картинам незаметной и стремительной (это обстоятельство придает всему спектаклю кинематографическую динамичность). Спускаемые за секунду с колосников картины идеально формируют пространство под задачи той или иной сцены и задают нужный смысловой вектор. При этом решение смотрится все еще оригинально, хотя, конечно, картины и музеи в сегодняшнем оперном театре – вовсе не революционность.

Но что показала мартовская «Свадьба Фигаро» как сугубо музыкальное воплощение Моцарта? Что знаменитый оркестр не всегда бывает в идеальной форме. При упругом и стройном звучании струнных многократно сбоили медные: их роль в этой опере не так велика, но, увы, свои немногочисленные «выходы» они ни разу не сыграли так, как надо. Слышать это в прославленном театре было более чем удивительно. Маэстро Саша Гёцель обеспечил хороший баланс между сценой и ямой, а также изящество и живость в прочтении партитуры, но справиться с медью ему так и не удалось.

Певческий состав чуть ли не наполовину укомплектовали выходцами из бывшего СССР. В самой маленькой женской партии Барбарины, содержащей вместе с тем небольшую ариетту, запомнилась свежестью тембра и грациозностью пения юная Мария Назарова, ученица Любови Казарновской. Ярко отыгрывал комическую роль придурковатого садовника Антонио Игорь Онищенко. Две главных женских партии исполнили украинка Ольга Бессмертная (Графиня) и молдаванка Валентина Нафорница (Сюзанна): у обеих насыщенные, глубокие тембры, больше подходящие к Верди, нежели к Моцарту, однако они с задачами тонкого и деликатного музицирования в целом справлялись, нигде не пережимая и не утяжеляя, что говорит о хорошем понимании задач. Тем не менее, их голоса с трудом можно было отличить от голоса французской меццо Виргинии Веррез, певшей Керубино: ее альт столь высок, легок и деликатен, что контраста с дамами не возникало, а юношу заподозрить в этом пении было весьма затруднительно. Зато контраст соблюли, что очень хорошо, в исполнении двух главных мужских партий. Баритон итальянца Алессио Ардуини своей аристократичностью идеально подходил для партии Графа. В то время как темный, тембристый, словно высеченный из гранитной глыбы бас-баритон корейца Джонмина Парка оказался как нельзя хорош в образе брадобрея Фигаро.

Фото: Венская государственная опера / Михаэль Пён