Хор в действии участия не принимал, расположился не на сцене, а в ложах и ярусах по всему залу театра (так выполнялось требование пресловутого социального дистанцирования). У такого способа размещения обнаружились значительные издержки – монолитного звучания не получилось, голоса не сливались в настоящий ансамбль, кроме того, по ходу спектакля не раз возникала существенная асинхронность с оркестром. Оркестр, хотя и рассаженный весьма разреженно, традиционно находился в оркестровой яме.

На постановку французского шедевра был приглашен французский дирижер Себастьен Рулан, который много работает в театрах Германии и с оркестрами этой страны. Выбор оказался на редкость удачным: маэстро смог добиться от интернационального состава певцов и коллективов гамбургского театра французских изящества, легкости и гибкости, не утеряв при этом лирическую экспрессию, которая столь присуща творчеству Массне. В целом прочтение можно счесть тонким и стильным, но не «обезжиренным»: при всей галантности в драматических кульминациях чувствовался жар подлинно больших страстей. Из оркестровых соло особенно запомнились сочные и одновременно нежные «выходы» виолончелей.

Вокальный состав оказался весьма удачным и по подбору голосов, и по актерским типажам. В центре – Манон восходящей звезды Эльзы Драйзиг. Приятная, хотя и не выдающаяся внешность артистки идеально подходит для образа простоватой героини, на котором настаивает режиссер Давид Бёш: она самая обычная девушка, провинциалка, каких много, без эксклюзива в природных данных. Но вот голос Драйзиг отнюдь не ординарен: ее нежному и без преувеличения красивому лирическому сопрано, идеально ложащемуся на одну из самых манких партий французской лирической оперы, подвластны оттенки и светотени, выразительная фразировка и деликатная нюансировка. Оттого ее простушка Манон бесконечно притягательна: ее хочется слушать и слушать. Голос не назовешь немецким в плохом смысле слова, то есть бедноватым красками, слишком сухим, – он богат обертонами, а в манере есть свойственное французской стилистике не только изящество, но и свобода вокализации; к тому же певица превосходно владеет французским языком, что придает особый аромат ее прочтению.

Ее партнеры также впечатляют. Румынский тенор Иоан Хотя, которого год назад довелось слышать в беллиниевских «Пуританах» в Дюссельдорфе (партия Артура), вновь оставил более чем приятное впечатление. Нежный и яркий голос, отличное владение верхами, чувственный тембр в сочетании с южной, несколько субтильной внешностью, молодой возраст (солисту чуть за тридцать) делают румына идеальным лирическим героем. Если в «Пуританах» он больше блистал техникой и предельными верхними нотами, то в образе Де Грие раскрылся и актерски, а его пение было напоено экспрессией, уместной в музыке Массне.

Баритон Бьёрн Бюргер отлично провел партию Леско, брата Манон: его ровный голос гибок и искусен. Впрочем, роль такова, что больше запоминается актерский образ с налетом брутальности и одновременно психопатии, нежели пение само по себе (гангстер в начале, пырнувший ножом Морфонтена, позже Леско предстает в образе опустившегося наркомана).

Во второстепенных, тем не менее весьма важных партиях запомнились российские певцы: бас Дмитрий Иващенко (Граф) и баритон Алексей Богданчиков (Бретеньи) – с голосами высокого качества, к тому же прекрасные ансамблисты (и вокально, и актерски).

Постановка Бёша удивляет отсутствием нарочитой концептуальности и эпатирующих режиссерских вторжений, чего обычно ждешь от немецкого театра: она взвешенная, спокойная, психологически насыщенная. Время действия оперы перенесено в современность, и это единственная вольность постановщика: не вполне ясно, что эта «телепортация» дала для его тонкого спектакля и что бы потеряли скрупулезно выстроенные межличностные отношения от фижм, париков и кринолинов, положенных по либретто. Но отдадим должное режиссеру – он очень подробно работает с актерами и выстраивает убедительные истории, что особенно впечатляет в условиях дотошной телевизионной съемки, где полно крупных планов и опера воспринимается практически как кино.

Скупая сценография Патрика Бэннуорта в ключевых сценах, когда действие разворачивается в казино C’est la vie («Такова жизнь»), вдруг расцветает буйством красок и огней. В финальной сцене, когда сюжет подходит к безрадостному для героев концу, фосфорицирующая вывеска с названием игорного заведения, разломанная пополам, валяется на земле, символизируя разбитость жизни лирической пары. Еще одна новация Бёша – самоубийство Манон, расписывающейся в бесперспективности существования (она выпивает яд); не мыслящий жизни без возлюбленной Де Грие вскрывает себе вены.