Шайи, без сомнения, – в числе самых крупных музыкантских фигур нашего времени. Начав карьеру при поддержке Клаудио Аббадо в юном возрасте, он достаточно быстро прошел путь от стажера до руководителя коллективов мирового уровня, получив опыт работы на посту главного дирижера таких легендарных оркестров, как Консертгебау и Гевандхаус. В 2015 году Риккардо Шайи вернулся из Лейпцига в родной Милан, где возглавил театр и филармонию Ла Скала, и с успехом дирижирует как оперными спектаклями, так и интереснейшими симфоническими программами. Одна из таких программ прозвучала в Париже, в филармоническом Большом зале Пьера Булеза.

Вечер открылся Первым скрипичным концертом Дмитрия Шостаковича, солировал Максим Венгеров. Написанное в 1948 году, в разгар борьбы с формализмом в искусстве, это произведение – одно из самых личных у Шостаковича, в нем неоднократно появляется его звуковая монограмма DSCH. Вторая часть – дьявольское скерцо, по преданию, записывалось прямо во время разгромных собраний, на которых публично клеймили композитора.

Существуют разные взгляды на интерпретацию этого действительно великого сочинения. Кто-то может видеть в нем пародию на советский тоталитарный режим со всеми его ужасами и страшными ужимками, и в таком случае подчеркивается гротескное начало. Для кого-то концерт, напротив, – больше пронзительная лирическая драма. Шайи в своей трактовке, прежде всего, подчеркнул пафос высокой трагедии в ее барочном понимании, подняв музыку Шостаковича к баховскому уровню. Скрипичный концерт стал своего рода инструментальными «Страстями»: в сумрачной первой части («Ноктюрн») слышалось тяжелое размышление («моление о чаше»), Скерцо изображало осмеяние толпой, Пассакалия была подобна несению креста на Голгофу и, наконец, Бурлеска – торжество пустой материи, кружение внешнего мира, погружающего в сиюминутные дела и заботы.

Как настоящий театральный художник, Шайи добивался удивительной выразительности тембров при их безукоризненной чистоте и ясности. Зловещий контрафагот в первой части на фоне мистически светящегося «нимба» скрипок или практически «хор плакальщиц» у деревянных духовых в том же «Ноктюрне», «смех» у струнных, поглощающий солиста в конце второй части, – подобные примеры можно перечислять долго. Для дирижера каждый тембр – не просто красивая краска в общей палитре, но смыслонесущий элемент. Великолепный скрипач Максим Венгеров с его ясным, сочным, благородным, классически округлым звуком прекрасно вписался в общую концепцию трагедии, а сыгранная им на бис Сарабанда из Второй партиты И.С. Баха стала действительным послесловием к шостаковичевской драме, перекликаясь с сольной каденцией между Пассакалией и Бурлеской.

Исполненный во втором отделении Концерт для оркестра Бартока, в котором венгерский классик подводит итоги жизни, во многом перекликался с Шостаковичем: сумраком медленных частей (Интродукции и Элегии), дьявольской буффонадой Интермеццо и Финала. Роскошной партитуре, созданной в расчете на Бостонский оркестр во главе с Сергеем Кусевицким, Шайи сообщил балетную пластику. И если Скрипичный концерт можно было уподобить «Страстям», то музыка Бартока стала настоящим карнавалом, где с итальянской легкостью менялись маски – от фантастических пугающих образов до беззаботно веселых. Невероятное техническое мастерство оркестра обеспечило буквально «кинематографическое» воссоздание пестрых картин.

Незабываемым стал бис второго отделения – увертюра к опере «Семирамида» Россини. Оказавшись в родной стихии, Шайи и музыканты оркестра на глазах восторженной публики сотворили настоящее чудо, подобно тому, как если бы нам в ускоренной съемке показали, как гениальный скульптор ваяет свой шедевр. Одним из самых поразительных моментов исполнения стало ощущение, что звук, внешне не переходя достаточно скромных по децибелам границ, несется в кульминациях гигантской, всесокрушающей волной, притом настолько прозрачной, что просматривается малейшая деталь.