Дата немалая для сообщества, провозгласившего своим кредо неизменно новое, изобретательное и экспериментальное. На протяжении 30 лет – все время новое, изобретательное и экспериментальное? В 2020 году все еще неведомое и неоткрытое?

И это после того, как в 1951-52 годах Пьер Булез создал свои первые фортепианные «Структуры», где заструктурировал все настолько, что фактически закрыл вопрос музыкальной структуры. Провозгласив: «Под структурой надо понимать все: от первичных композиционных элементов до глобальной формы произведения». В те же годы Карлхайнц Штокхаузен пишет «Перекрестную игру» (Kreuzspiel), обозначив это как культурный «час ноль» (или «час икс»») и конец всех прежних культурных эпох: от античности до современности.

И это после открытия глобального профессионально-полудилетантского стилистически-технологического течения, имя коему «минимализм» и началом которого принято считать 1964 год и Симфонию In C Терри Райли. И это после 1968-го, когда появилась манифестально-постмодернистская Симфония Лучано Берио, с одной стороны, словно подытожившая многовековой путь развития европейской композиторской традиции, с другой, открывшая иные композиционные возможности и ресурсы. И тогда же, в конце 60-х – начале 70-х, Хельмут Лахенман своими опусами – temA («темА»), Pression («Нажим»), Dal niente («Из ничего»), Guero («Гуиро») – придумал еще одно направление: инструментальная конкретная музыка. Ну и, возможно, последнее, на сегодняшний день, существенное завоевание: французская спектральная школа начала – середины 1970-х. (Есть еще цех электронный и электроакустический, но это, на мой вкус, несколько отдельная и сторонняя тема.)

А ведь были еще в середине столетия конкретная музыка, алеаторика, сонористика, инструментальный театр… И как после всего, на чем, собственно, зиждется нынешняя академическая традиция, еще что-то изобретать и удивлять?! Ведь ничего более нового по сути в композиции не возникло.

Ретроспектива

Впрочем, давайте вернемся лет на сто назад и вспомним, что когда организовывалась первая АСМ, цели и задачи были не менее амбициозными и решительными. Это когда в 1923 году на гребне революционного запала и энтузиазма Николаем Рославцем была создана Ассоциация Современной Музыки, куда вошли новаторски мыслящие советские композиторы. В их числе и почти корифей – Николай Мясковский, и будущий корифей – Дмитрий Шостакович, и имена, увы, потом сознательно умалчиваемые, забытые: Александр Мосолов, Гавриил Попов, Владимир Дешевов, Леонид Половинкин, Алексей Животов, Всеволод Задерацкий, Иосиф Шиллингер…

И ведь при всем том, что не сыграло это сообщество такую уж сверхвыдающуюся роль в судьбах мировых композиционных процессов, все одно: оно наполнило музыкальное пространство той послереволюционной поры каким-то особым светом (и звуком) новаторства, музыкального парадокса, неожиданно ярких композиционных решений, свежестью гармонической краски и интонации, далеким от банальности осмыслением реальности. В результате в первой Ассоциации возникло то, что можно сформулировать так: множественная сложность современных композиционных явлений, технологий, движений и их индивидуальное претворение в творчестве.

Понятно, что первой АСМ выжить в «бесноватые» годы было невозможно, что плакатная, агрессивно-массовая РАПМ «замочила» авангардную АСМ и в 1931-м ее деятельность была запрещена. А большинство неординарных асмовских авторов вынужденно примирилось со сложившимся положением дел (попробуй, однако, не примирись!). Это означало крах новаторских устремлений, а во многом затормозило и отбросило развитие русского композиторства на десятилетия назад.

Порой ловишь себя на горькой мысли, что возникновение в СССР в конце 50-х – начале 60-х новых радикальных тенденций было связано и обусловлено не русской композиторской традицией, а завоеваниями западного довоенного и послевоенного авангарда. Да и не могли тенденции эти возникнуть на ниве открытий и достижений АСМ 20-х годов, потому как и имена, и музыка асмовцев были выброшены из советской истории и прочно погребены под кучей соцреалистической серости. И с еще большей горечью понимаешь, сколько же мы потеряли, как далеко бы в искусстве своем продвинулись, не сломай, не подави система тех, для кого новаторство являлось органической частью мышления, чья авторская индивидуальность на шаг опережала свою реальность.

Правда, появление в нашей культуре весьма необычной композиторской генерации – А. Волконский, Э. Денисов, С. Губайдулина, А.Шнитке, А. Пярт, В. Сильвестров – имело свой безусловный исток в предшествующей русской музыке. И все же генерация эта возникла не благодаря, а вопреки сложившейся в искусстве однолинейности. И именно с приходом этого поколения начинается – здесь сто очков, прежде всего, Эдисону Васильевичу! – постепенное возрождение из десятилетий небытия творчества асмовцев 1920-х годов. Нет ничего удивительного в том, что, когда в январе 1990-го у ряда молодых авторов возникла идея воссоздания АСМ как АСМ-2, ее президентом единодушно избрали Денисова.

Новорожденные

Итак, январь 1990 года – создание АСМ-2, где (помимо ветеранов-авангардистов) инициатива и ведущая роль принадлежит именам, сегодня зачисленным в ранг композиторских авторитетов и мастеров. По алфавиту: А. Вустин, В. Екимовский, Ф. Караев, Ю. Каспаров, Н. Корндорф, В. Лобанов, С. Павленко, А. Раскатов, Д. Смирнов, В. Тарнопольский, Е. Фирсова, В. Шуть. Добавим Л. Грабовского, В. Артемова, В. Мартынова, М. Гагнидзе, Г. Воронова. Позднее к АСМ-2 присоединился еще ряд интересно мыслящих авторов: Ю. Воронцов, Д. Капырин, И. Кефалиди, В. Николаев, И. Соколов С. Жуков. И. Юсупова. К. Уманский. Активно сотрудничают или показываются на второй Ассоциации А.С афронов, О. Пайбердин, Д. Курляндский, С. Невский, А. Сюмак, А. Зеленский, С. Загний. Л. Терская, В. Чернелевский, Е. Бриль, О. Озерская. (Весьма заметна роль в сообществе и музыковедов: В. Рожновского, А. Амраховой, И. Севериной.)

Ныне Ассоциация является одной из ведущих творческих комиссий Союза композиторов России и Союза московских композиторов, хотя создавалась как альтернатива косности и заакадемизированности тенденций в Союзе композиторов. Здесь, как и в первой Ассоциации, во главу угла положены бескомпромиссность, принцип нестандартности и эксперимента, знакомство с новейшими опусами и прослушивания музыки коллег с критическими обсуждениями. Единственно, поменялось время, а вместе ним исчезла и идеологическая (и не только) опасность запретов и ликвидаций.

Одним из самых важных завоеваний второй Ассоциации стала, на мой взгляд, вещь (штучка, фишка) удивительная. Композиторы АСМ-2, видимо, покончили с явлением в искусстве, казалось бы, вечным и незыблемым. Они завершили, первыми у нас, эпоху стиля. Ну если не завершили, то трансформировали понятие стиля в нечто качественно и количественно иное. Асмовцы второго созыва воплотили в жизнь емкое и точное название Ю. Холопова, обозначающее и охватывающее широчайшую панораму современного композиторского мира: «индивидуальный проект». Это когда всякое очередное сочинение есть и иной композиторский подход, иное авторское осуществление, реализация – и в плане стилистики, структуры, технологии, концепции, тембрики, звучности и т.п. Подход, часто опровергающий прежний авторский опыт или имеющий с ним мало общего. То есть каждое новое сочинение пересматривает предыдущее, и создается нечто отличное, ранее ни в манере, ни в письме композитора не встречающееся. Идея индивидуального и разного превыше стилевого и постоянного? Может быть и так. Только что в том отрицательного, если за всем этим разным стоит и мастерство, и дарование?!

Да и не совсем уж такая однозначность и категоричность у наших «асмовцев-2». Тут я несколько преувеличил и выдал желаемое за действительное. Что-то от стиля осталось, что-то сохранилось и существует. Между тем, между тем… Назову это – парастилистикой. Парастилистика – пожалуй, то самое для музыки каждого «асмовца-2». С АСМ-2 в русскую музыку пришло время «ИндПроекта» и другого отношения не только к собственному творчеству и опыту, но и каждому отдельно взятому опусу.

Ловушка

Говорят, наши недостатки – продолжение наших достоинств. Так и в асмовском случае. Если в 1990-е еще можно было что-то в композиционном плане изобретать и поражать, то с окончательной победой компьютерно-информационной эры постоянно открывать стало не только сложнее: открывать оказалось нечего. И в XXI веке АСМ-2 оказалась заложником собственного лозунга перманентной нестандарности и экспериментальности в творчестве. Ситуация кардинальным образом переигралась, и не в лучшую для АСМ-2 сторону. Вторая Ассоциация попала в ловушку, в чем-то напоминающую ту, в которую некогда попал послевоенный авангард. Выяснилось, что к XXI веку вторая Ассоциация изрядно исчерпала запас радикализма и новаторства, плавно влившись в академический мэйнстрим, оказавшись частью российского музыкального истэблишмента и перестав быть прежней композиторской альтернативой. Вместо заслуженно завоеванного бренда: «АСМ-2 – законодатель современной композиторской моды», произошла герметизация асмовских идей, технологий, ресурсов. (Случилось что-то вроде асмовского обуржуазивания.)

Видимо, оттого сегодняшняя АСМ-2 – не столько новаторский (или альтернативный) проект, идеи, свершения, осуществления, сколько элитное подразделение современных мастеров, объединенных общими задачами, пониманиями теперешней композиторской ситуации, стремлениями найти в своих творческих поисках единомышленников и услышать их критические отзывы и замечания. В определенном смысле нынешняя Ассоциация – сообщество для коммуникаций, со-размышлений и со-мыслий. (Как сказал один из ветеранов АСМ-2, «место наших теплых дружеских встреч».)

Скорее всего, еще и поэтому большинство прежних лидеров Ассоциации либо охладели, либо потеряли к ней интерес, либо разъехались по странам и весям. А кто-то, увы, ушел из жизни, и это уже не потери – это полная для АСМ-2 невосполнимость…

Лидеры же нынешние… Вряд ли теперь это можно назвать таким уж сплоченным братством, каким некогда предполагалась вторая Ассоциация. Да и зачем это теперь? Зачем, если искусство более не является местом не только битв и сражений, но даже непримиримых и серьезных противоречий различных художественных направлений, школ, практик. Когда давно уже возникла новая модель культурного пространства, где во многом снизился накал идеологических или системных противостояний, где отпала надобность в том, чтобы произведение в обязательном порядке выражало ту или иную точку зрения автора, и где в музыке куда-то на задворки ушла прежде актуальная битва противоположных семантик и систем выражений. С высоты теперешних лет даже АСМ-2 тридцатилетней давности представляется чем-то излишне пафосно-протестным и нарочито-бунтарским. Порой даже кажется, уж пусть простят меня отцы-основатели второй Ассоциации, что любимым философским течением основоположников АСМ-2 был субъективный идеализм. В котором, как известно, нет особой разницы: существует мир в моем только представлении, в моем, стало быть, сознании, или он реален во времени и пространстве. Никакой разницы! Ибо и время, и пространство тоже существуют лишь в моем сознании.

Так и здесь: был ли то реальный, всамделишний жест против тогдашних догм и ортодоксий, идеологической узколобости и безальтернативности или же то было субъективное, существующее лишь в сознании представление о тогдашнем музыкальном мире, ситуации и творческом сопротивлении?..

Помнится, я как-то высказал это свое предположение одному из асмовских корифеев и наткнулся на более чем жесткую отповедь. Тебя бы, мол, в те годы и в те сплошь запретно-осудительные ситуации и возможности! И где были бы мы все теперь, не соверши тогда этого своего прорыва и протеста! И хотя я в те годы был вполне зрелым человеком, мысленно туда вернулся. Вернувшись, в чем-то согласился с асмовским мэтром. Не будь этого асмовского желания и стремления действовать наперекор и вопреки, возможно, в русской музыке так до конца и не произошло, не свершилось бы нечто важное и определяющее.

Круги своя

И вот тут самое время вернуться к началу текста, к вопросу. Что такого нового, неведомого, изобретательного, экспериментального в стилистическом, технологическом, концептуальном и т.п. плане могли предложить асмовцы музыкальному миру, что если бы не перевернуло его представление о себе самом, то хотя бы удивило находками? Признаюсь: практически все те, кто стоял у истоков АСМ-2, обрели в искусстве свой собственный, своеобразный, не схожий с прочими творческий путь. Практически каждый стал в чем-то значимой музыкальной фигурой. Практически каждый принес в музыку собственную свежую и неординарную мысль.

И все же не в этом видится роль и место второй Ассоциации. Мудрость АСМ-2 – не открытия, эксперименты, изобретательства невиданные, а то, что после второй Ассоциации все, что зовется авангардом, модернизмом, поставангардом, постмодернизмом и вообще любым «измом» или «пост», становится неотъемлемой и важной частью отечественной композиторской школы, а не единичными достижениями и завоеваниями отдельных мастеров. После АСМ-2 невозможно представить запрет (на) или обрыв авангардной, модернистской и прочей новаторской линии, которую так легко оборвали в 1931-м и которую, как только могли, замалчивали и принижали во второй половине прошедшего века. И теперь у нас, как и во всем цивилизованном мире, авангард (и все ему сопутствующее и продолжающее) стал одной из основополагающих традиций русской культуры.

Фото Д. Смирнова (1990 г.)