За дирижерским пультом «Странного случая» находился большой перфекционист Карло Рицци. Его альянс с Национальным симфоническим оркестром RAI вылился в тонкое изящество и красочную живописность музыки, а к этому добавился и хоровой, и в целом вокальный, и постановочный позитив. Фестиваль в Пезаро за всю свою историю обращается к этой опере лишь второй раз, точнее – третий: после премьеры первой постановки (2002) было и единственное ее возобновление (2008). Постановочная эклектика прошлого и аллюзии на злобу дня канули в Лету, и банальный сюжет при весьма небанальной музыке в новом прочтении захватил свежестью идеи и ясностью концепции.

В нем было лишь то, что должно быть: ничего привнесенного и надуманного – того, что в опере сейчас так модно и что от оперы, как, например, в новой фестивальной «Семирамиде», неизбежно уводит. Не просто в здравомыслии, но и в интеллектуальности новой постановке не отказать, а в наше «веселое» время разгула «режоперы» это уже едва ли не роскошь! А когда это плод содружества таких далеко не однозначных «опермейкеров», как Моше Лейзер и Патрис Корье, работающих всегда в паре и порой в своих идеях уводящих от оперы весьма далеко, то получаем праздник вдвойне. Режиссерский дуэт вместе со сценографом Кристианом Фенуйей, художником по костюмам Агостино Кавалкой и художником по свету Кристофом Форе в новой концепции, приложенной к веселой «драме на музыку» по либретто Гаэтано Гасбарри, поражает воображение роскошью даже при постановочном минимализме!

Компактный двухактный фарс – вневременная, моралистическая и камерная история, нечто среднее между комедией положений и комедией нравов. И если в прошлые сезоны она по специфике жанра хорошо вписывалась в пространство небольшого Театра Россини, то на сей раз постановщикам предстояло его развернуть на огромной сцене Vitrifrigo Arena (бывшей Adriatic Arena). История о том, как бедняк Эрманно, соперничая с богатым франтом Бураликкьо, добивается руки мечтательной Энерстины, дочери богача-латифундиста Гамберотто, проассоциирована с объемной живой картиной, помещенной в гигантскую раму от левого до правого фланга и от планшета до потолка сцены. Все события происходят при участии слуг – Розалии (камеристки Энерстины) и Фронтино (камергера Гамберотто и «тайного» конфидента Эрманно).

С открытием занавеса, точнее – ширмы картины-спектакля, мы попадаем в изломанное пространство особняка Гамберотто, задрапированное «с головы до ног» обоями с крупным цветастым рисунком спокойно-бежевого колера. Сначала кажется, что в центре на стене – вложенная, словно в матрешке, малая картина в такой же, однако утрированной (неправильной с точки зрения перспективы) раме. На картине в эстетике комикса оживает сельская «альпийская» идиллия с прелестными буренками. Потом выяснится, что это окно-портал во внешний мир, где происходит лишь один процент сюжетных событий. А другая отгородка от основного интерьера спектакля, связанная со сценой в тюрьме, куда попадает Энерстина и откуда ее вызволяет Эрманно, ловко возникает на правом фланге объемной картины, когда ее торцевая стена предусмотрительно заворачивается немного внутрь.

В тюрьму же Эрнестина попадает по доносу Бураликкьо, которому Фронтино, желая отвести от нее богатого ухажера, сообщает сущую нелепицу: якобы Эрнестина – на самом деле кастрат Эрнест, певческая карьера которого не сложилась, и теперь он скрывается от воинской службы в женском обличье! Эта пикантность для фарса той эпохи довольно необычна, но в прошлой постановке царила привычная терпкость итальянской буффонады. Нынешняя, хотя и изобилует яркими, на редкость удачными и стильными гэгами, явной буффонады не обнаруживает. Все герои – в масках с утрированно большими носами, и это сближает действо с комедией dell’arte, эффект которой – в узнавании базисных характеров-символов и их поведения. Все очень весело и на сей раз, но без гипертрофированности эмоций. Все легко и динамично, но без отягощения бытовым антуражем. Все стильно и в духе сюжета и музыки.

При этом, как ни странно, костюмно-сценографический антураж вкупе с мизансценами был созвучен атмосфере… гоголевской «Женитьбы»! Поверить в это трудно, но это так. На этот раз женихов – двое, а «сват»-устроитель – Фронтино. В аспекте вокала итальянцы Мануэль Амати (Фронтино) и Клаудия Мускио (Розалия) лишь вполне зачетны – не более. Однако герои-буффо (тоже итальянцы) поистине неотразимы! Гамберотто – прирожденный маститый лицедей Паоло Бордонья, один из неоспоримых кумиров Пезаро. Бураликкьо – Давиде Лучано, и его здешний послужной список также внушителен. А итальянка Тереза Иерволино (Эрнестина) с истинной примадонной не ассоциируется вовсе: для выпевания фиоритур Эрнестины ей не хватило ни подвижности голоса, ни диапазона, ни филировки. При этом дебютант фестиваля, наш соотечественник Павел Колгатин, в партию Эрманно вписался идеально. Его изумительной красоты лирический тенор нашел заведомо свою партию, покорив и чувством, и техникой, и высочайшей певческой культурой.

* * *

Опера «Деметрио и Полибио» на либретто Винченцины Вигано Момбелли, впервые поставленная в Пезаро на сцене Театра Россини (2010), в этом сезоне была возобновлена в этих же стенах. Это межсемейная драма любовных отношений детей, отцы которых враждуют между собой непримиримой враждой, однако ради счастья своих детей в итоге все же примиряются. Деметрио-младший под именем Сивено, не подозревающий даже, что он принц – сын царя Сирии Деметрио, под именем Эумена, некогда поверженного царем Парфии Полибио. Лизинга – дочь Полибио. Она выросла вместе с Сивено, который из-за запутанного и длительного военного противостояния попал к Полибио и был воспитан им как собственный сын без малейших подозрений на то, что это сын его заклятого врага.

Пока доходишь до хеппи-энда со свадьбой, на постановке Давиде Ливерморе со сценографией и костюмами Академии изящных искусств Урбино и светом Николя Бове как зритель изрядно скучаешь. В 70-80-х годах этот «картонный шедевр» мы назвали бы semi-stage, но сегодня костюмированный концерт, в котором ничего в аспекте развития сюжета не происходит, а лишь царит надуманная мишурная суета, на полном серьезе выдают за театральный спектакль. Одна радость – музыка, и ее изумительно тонко и чувственно с оркестром Filarmonica Gioachino Rossini подавал маэстро Паоло Арривабени.

По части вокала не забрало ни грубопомольное пение в голос сопрано из Австралии Джессики Прэтт в партии Лизинги, ни тактичное, но формальное звучание меццо-сопрано из Италии Чечилии Молинари в партии-травести Деметрио-Сивено. В этой роли нужно сочное, глубокое меццо, а не порхание латентного сопрано, которое в ансамблях партнерша-сопрано своей вокальной «трубой» порой даже забивала. В одной возрастной партии – Деметрио-Эумена – оказался превосходен аргентинский лирический тенор Хуан Франсиско Гателл, а в другой – в партии Полибио – нечаянным открытием стал дебютант фестиваля, роскошно-фактурный итальянский бас Риккардо Фасси.

* * *

В «Семирамиде» на Vitrifrigo Arena скандально известный британский режиссер Грэм Вик понагородил столько всего откровенно бредового и эстетически отталкивающего от восприятия великой музыки, что главное удовольствие от нее беспомощная постановка убила на корню. Да и состав певцов к наслаждению располагал мало: неожиданностью в отношении раскрученной сегодня сопрано из Грузии Саломе Джикии (Семирамиды) это не стало, но степень неожиданности была недооценена. В отношении же армянской меццо-сопрано Вардуи Абрамян (Арзаче) и аргентинского баса Нагеля Ди Пьеро (Ассура), слышать которых в партиях Россини ранее также доводилось, оптимистичные априори ожидания оказались не такими уж и оптимистичными…

Впервые реально оценить С. Джикию довелось в Москве на концертном исполнении «Семирамиды» в рамках Большого фестиваля РНО (2015). Дирижировал тогда Альберто Дзедда, а партию Арзаче также пела В. Абрамян. Робкое ученичество С. Джикии особого восторга не произвело, хотя в целом и было вполне рецензируемым. Но сегодня, как показал фестиваль в Пезаро, вокальная форма певицы словно пошла вразнос, и вместо эстетики бельканто в партии Семирамиды она уже демонстрировала едва ли не манеру напористого веризма, вокализируя грубо, неровно, без кантилены и филировки, с постоянными форсированиями и тяжелыми ходами наверх.

В основной программе фестиваля вместе с В. Абрамян в партии Малькома С. Джикия впервые появилась в 2016 году в партии Елены в «Деве озера», и ее вокальная форма вполне коррелировала с той, что запечатлелась в памяти от «Семирамиды» в Москве. Всплеск интереса к творчеству певицы неожиданно возник в Пезаро в 2017 году в партии Дорлиски в «Торвальдо и Дорлиске», однако с того момента много воды утекло, и сработанность певческого ресурса певицы, несмотря на то, что она еще находится в самом начале творческого пути, сегодня проступила более чем очевидно. Это говорит лишь об одном – об отсутствии академической выучки и певческой школы. Меломанов провести сложно, и коммерческий проект под названием «Саломе Джикия» рассчитан на широкую публику, падкую на гламур и глянец вокруг звездных имен. Между прочим, и манера вокализации В. Абрамян, как показала «Семирамида» в Пезаро, сегодня тяготеет также к силовому экспрессивному наполнению, но бельканто Россини – это не децибелы, не ручка громкости, которую обе певицы в Пезаро то и дело подкручивали. Выкладывались они по полной, но не ради бельканто, а ради сухой и жесткой драматической аффектации, с бельканто ничего общего не имеющей.

Певицы неплохо сливались в дуэтах, но теперь, когда обе они дефилируют по сцене на шпильках в брючных костюмах, непонятно, кто из них травести – Арзаче или Семирамида. А их прикиды и эпатирующая внешность а-ля «мальчик-девочка» и «того», и «другой», провокационно апеллирующие к противоестественной андрогинности, убивают и либретто Гаэтано Росси, и саму музыку. Совершенно абстрактная, никак не связанная с сюжетом сценография и костюмы Стюарта Нунна, «подсвеченные» осветителем Джузеппе Ди Иорио, не создают локализацию заложенного в либретто и музыке театрального действа, а лишь намеренно уводят подальше от жизни, правды и здравого смысла, а весь этот semi-stage – форменная бесовщина с натуралистически-жесткими мизансценами.

Режиссер, возомнивший себя психоаналитиком, вытаскивает на сцену целый комплекс душевных патологий, связанных с разложением «ячейки общества». При попустительстве Семирамиды ее муж Нин – и он «вполне реальный инфернал»! – «умерщвлен» ее пассией Ассуром, но разделить с ним трон она не спешит, влекомая запретной страстью к Арзаче и не подозревающая, что он – ее давно пропавший сын Ниний. Жажда мести Ассуру за отца со стороны Арзаче и прощение им матери, плюс ответное намерение Ассура устранить Арзаче приводят к трагедии: сын случайно убивает мать, а Ассур нейтрализуется. В судьбе треугольника «Ассур – Семирамида – Арзаче» блуждающая «четвертая вершина» – Орой: именно он доносит до Арзаче правду о смерти отца, однако от распутывания режиссером клубка семейных интриг веет нестерпимым «визуальным смрадом». При этом треугольник «Арзаче – Азема – Идрено» объективно вырождается в линию-тупик «Азема – Идрено».

Партия Ассура для Н. Ди Пьерро слишком масштабна, и в ней он недобирал ни вокально, ни драматически, зато пронзительно-спинтовый итальянский тенор Антонино Сирагуза (Идрено) в музыкальном плане был на своем месте, хотя убавить ему громкость иногда все же хотелось. Эпически-мощные хоры и вокально-хоровые ансамбли звучали предельно слаженно, а за дирижерским пультом Оркестра RAI находился весьма опытный маэстро Микеле Мариотти. В прошлые годы он появлялся здесь с Оркестром Болонской оперы, который понимал его с полуслова и полужеста; с новым оркестром того контакта пока нет, и все же оркестровая поддержка новой «Семирамиды» попала в надежные руки.

Фото © Studio Amati Bacciardi