Прием певца под бурные овации после каждой арии был легко объясним. При отсутствии в пении нюансов тонкой выделки, при ярко проступившей музыкальной прямолинейности и даже, в известной степени, вокальной брутальности исполнитель захватил мощью и экспрессией, «по-настоящему мужским», обаятельно артистичным теноровым звучанием, какого давно не доводилось слышать!

Фактура предъявленного голоса на сегодняшний день – лирико-драматическая, но со спинтовостью, без чего тембральная яркость была бы просто недостижима. Понятно, что голос Фабиана – не для Радамеса и, тем более, не для Отелло, но тот репертуар Верди, что певец представил в Москве, показал, что перед нами – мастер штрихов forte, а на mezza voce его голос звучит, хотя и неплохо, но менее выигрышно. Так что после полнокровных арий Верди, составивших первое отделение, ария Де Грие из «Манон» Массне, зачастую называемая просто «Грезы», была спета на подчеркнуто бесплотном piano, заметно обесцветившим палитру чувственности. Впрочем, для этой арии подобная трактовка вполне уместна, и дело в данном случае – лишь в собственных возможностях и вкусе исполнителя.

Еще одна французская пьеса – речитатив и ария Иоанна Крестителя из «Иродиады» Массне – проводится певцом на вполне осмысленном, прочувствованном mezza voce, однако даже в этой музыке находятся подводные камни с переходными нотами, не самыми высокими, но тесситурно неудобными. Именно здесь это проявилось наиболее отчетливо, в то время как «неудобность» высокой тесситуры в репертуаре Верди на фоне плакатной выразительности, требуемой самóй музыкой и уверенно предъявленной Фабиано, проступила менее заметно, хотя и не заметить ее было сложно.

К тому же, в первом отделении концерта М. Фабиано «выстрелил» таким набором арий Верди, услышать которые в наших залах либо не доводится вообще, либо доводится далеко не часто. «Далеко не часто» – это про открывшие вечер речитатив и арию Рудольфа из «Луизы Миллер». «Не доводится вообще» – это про всю выходную сцену Коррадо из «Корсара», включившую в себя речитатив, арию, связующий с кабалеттой переходный раздел и саму кабалетту, спетую, как и полагается, дважды.

Третий вердиевский номер – речитатив и кабалетту Дона Альваро из «Силы судьбы» – приходится причислить к незаигранным, ибо эта кабалетта венчает финал третьего акта лишь в первой редакции оперы, которая была написана Верди специально для России (премьера прошла в Императорском (Большом) театре Санкт-Петербурга в ноябре 1862 года), вместо нее сегодня в мире заученно ставят вторую редакцию. Впрочем, постановка первой редакции этой оперы в Мариинском сохраняется по сей день.

Повтора кабалетты на концерте не было. Конечно же, это не беда. В ней, как и в двух других фрагментах Верди, певец выложился изрядно, на полную катушку, пронзив своим музыкальным драматизмом и пригвоздив к креслу всех слушателей в зале. После такой драматической бури и такого музыкального натиска все «подрезания верхушек» отошли на второй план удивительно легко. Энергетика взяла верх, а Верди стал для публики не иначе как одним большим вдохом с выдохом лишь на музыке Массне после антракта!

Но релаксация всего на двух номерах Массне была недолгой. Последним заявленным номером концерта стали речитатив и ария Роберто из второго акта оперы-балета Пуччини «Вилисы». На голос певца и по драматической выразительности, и по фактуре, и по темпераментности, и по тесситуре она легла превосходно, и вот он уже объявляет первый бис – не что-нибудь, а арию Ленского из «Евгения Онегина» Чайковского.

Предваряющее извинение певца за плохой русский, пожалуй, было излишним. Да, были огрехи, но выучено все старательно, а пел он очень даже осмысленно, искренне вкладывая в пение всю свою душу и даже умудряясь проявлять проблески кантилены. Зарисовка портрета Ленского произвела даже большее впечатление, чем Иоанн Креститель или Де Грие! Но на двух других бисах тенор вновь сел на своего любимого итальянского конька, и мы услышали плач Федерико из «Арлезианки» Чилеа и арию Калафа из третьего акта «Турандот» Пуччини. Плач Федерико предстал таким же шедевром интерпретации, как и ария Роберто, а в арии Калафа все было прекрасно, за исключением финальной ферматы. «Въехать» в нее певцу так и не удалось, но ведь ария Калафа без этого «въезда» – ничто.

Певцу аккомпанировал оркестр «Новая Россия» под управлением дирижера американо-ирландского происхождения Роберта Туои. Оркестранты «разбавляли» пение довольно ненавязчиво. Прозвучали увертюры Верди (к «Луизе Миллер» и «Силе судьбы»), прелюдия к финальному акту «Вертера» Массне, а также пьесы Пуччини (интермеццо из «Манон Леско» и «Шабаш» из «Вилис»).