Роман Германа Гессе нередко упоминается как провозвестник постмодернизма, вот и фестиваль по-постмодернистски всеяден: в этом году звучала музыка от барокко и классицизма до только что написанных произведений. В основном концерты проводились в церкви св. Иоанна (Jaani kirik). Но также и на открытом воздухе – на Арочном мосту (Kaarsild), где из динамиков звучали электронные композиции эстонских авторов, в основном медлительные и текучие, подобные течению Матери-реки (Emajõgi). А еще на Ратушной площади (Raekoja plats), где карильон Тартуской ратуши воспроизводил более классичную программу – от Чайковского и Римского-Корсакова до Альбениса и Сен-Санса (в аранжировках Мерле Коллом). Причем в условиях колокольного тембра с обилием обертонов все это воспринималось вполне современно. Жаль, с погодой не повезло: немногочисленные слушатели спасались под зонтиками и тентами кафе.

Зато на открытии фестиваля в Jaani kirik был не просто аншлаг: публика заполнила все дополнительные места и даже балкон. Дело в том, что в афише была заявлена певица Элина Нечаева, в последние годы необычайно известная в Эстонии не столько из-за своего участия в «Евровидении», сколько из-за уникального голоса – сверхвысокого колоратурного сопрано кристальной чистоты с немыслимым диапазоном и феноменальной вокальной техникой. В альянсе с Glasperlenspiel Sinfonietta Андреса Мустонена среди прочего она исполнила новые версии двух сочинений арт-директора фестиваля Пеэтера Вяхи: давнего – Forty two – и относительно недавнего – To the Mother. В обоих случаях это была заметная трансформация первоначальных версий: внимание всецело переключалось на певицу, и не всегда это было кстати. В первом – Forty two – сильна барочная стилистика, ее изначальная строгость входила в определенное противоречие с задушевной эмоциональностью, а порой и эмоциональным пережимом Элины. Публике понравилось, но чуть больше сдержанности солистке не помешало бы. Однако во втором сочинении – To the Mother – к певице практически нет претензий. Она с легкостью преодолевала сверхчеловеческие трудности вокальной партии, первоначально написанной для гобоя, что заставляло воспринимать ее голос как невероятно пластичный инструмент с тембром нереальной красоты.

Была на фестивале и премьера вокального опуса Пеэтера Вяхи – Omar Khayyam Has Spoken… (в программе вечера иранской музыки, представленной бельгийским ансамблем HaftCraft). Этот ориентальный опус разнообразен по средствам выражения (у Вяхи особые связи с Востоком). В партии босоногой солистки текст Хайяма (из «Рубайят») и пелся, и декламировался, так что музыка эстонского композитора и стихи персидского поэта (по совместительству, кстати, философа, математика и астронома) то объединялись, то обособлялись.

Австралийский дуэт Деборы Кайзер – Ника Циавоса – это проникновенная, даже сокровенная мелодия сопрано и репетитивность контрабаса с периодическим уходом в выразительные соло. Очень нестандартное сочетание. Композиция называется One Hundred Months, Third of East. Здесь все стопроцентно прослушивается, малейшая эмоциональная фальшь способна испортить общее впечатление. Но австралийские музыканты предельно искренни. Их музыка – полноценное бытие на сцене, с экспрессией, болью и одновременно абсолютной свободой.

Кульминацией фестиваля я бы назвала импровизационный проект Knock on the sky and listen to the sound Йохена Фассбендера – немецкого изобретателя, как сейчас модно говорить, «звуковых объектов» из металла, камня и стекла. Трубы и трубочки всевозможных диаметров и размеров, длиннющий полукруглый рог, самодельная флейта, на которой Йохен исполняет восточную мелодию, тонущую в тишине… Разнонастроенные каменные пластины, как бы ритуальные металлические треугольники, размывающие высотность звука стеклянные трубки-резонаторы, обертоновые природные шкалы – все это отсылало воображение к доисторическим временам и воссоздавало некий прамузыкальный образ. Йохен устроил в Jaani kirik углубленную медитацию-перформанс, которая началась с его появления из зрительного зала с «архаическим» металлическим рогом. Звучание рога, перенасыщенное шумами и обертонами, подобно камертону сразу настроило аудиторию в нужном ключе. А под конец некоторые слушатели были приглашены на сцену и сами стали непосредственными участниками сакрального действа. Никакой подготовки не требовалось: обертоновые звукоряды по определению не могут звучать плохо.

Инструменты Йохена Фассбендера чем-то напоминают инструментарий американца Харри Парча, чем-то – эксперименты нашего изобретателя, дизайнера, не раз сотрудничавшего с композиторами Вячеслава Колейчука. Жаль, оба на том свете, а то ведь можно было бы составить выдающийся ансамбль! Что касается чисто музыкальной эстетики, у Йохена Фассбендера много общего с перкуссионистом Владимиром Тарасовым (в прошлом участником легендарного трио ГТЧ) – с его особым ощущением тишины в музыке (а точнее, перехода от тишины к звуку и наоборот). Вот бы организовать их совместный концерт…

Был на фестивале еще один экстраординарный перкуссионный проект. Эстонский исполнитель на ударных Хейго Росин представил композиции Эркки-Свена Тююра, Рене Ээспере, Яниса Ксенакиса и других, в том числе и свою музыку, объединив все это в сверхкомпозицию. Выступал Хейго в костюме каратиста (как и его пятеро помощников): более десяти лет он занимался карате профессионально, и это спровоцировало его привнести характерные движения японского боевого искусства в игру на ударных. Особенно это было заметно в Hierophonie V французского композитора японского происхождения Ёсихисы Тайры – это настолько же музыка, насколько яркое и эффектное шоу.

Из Страны восходящего солнца на фестиваль приехала молодая пианистка Кейко Ситидзё с программой из сочинений Комитаса, Тиграна Мансуряна и Джона Кейджа. Исполнение музыки первых двух, на мой взгляд, было очень качественно, но несвободно: Кейко слишком контролировала процесс. Что касается Кейджа, лучше звучали его пьесы для препарированного фортепиано (с балкона Jaani kirik), хотя в элементарной механистичности хотелось бы услышать ритуальность. В остальном Кейдж в трактовке японской пианистки вызывал, скорее, недоумение: все-таки это композитор музыкальных симулякров, и принимать его опусы за чистую монету, старательно и всерьез воспроизводя, например, стилистику Дебюсси, довольно бессмысленно.

Если продолжить об исполнителях, очень впечатлил кларнетист Сельвадоре Ряхни (родившийся в Эстонии, долгое время работавший в Японии, затем в Исландии). Его интерпретацию кларнетового концерта Моцарта в сопровождении Glasperlenspiel Sinfonietta Андреса Мустонена отличают утонченная легкость, высшая простота и благородство.

Резидент фестиваля Андрес Мустонен вряд ли нуждается в представлении. В этот раз помимо Моцарта и Баха он играл много современной музыки – эстонской и польской, действуя иногда на грани музыкального театра.

Под конец фестиваля российский ансамбль народной духовной музыки «Светилен» из Иваново показал достоверные стилизации древнерусских образцов – духовные стихи, гимны и песни авторства своего руководителя Дмитрия Гаркави, и этот концерт тоже стал одной из несомненных удач.

На фото: Йохен Фассбендер и его инструменты, Хейго Росин и его команда
Фото Клелии Пиирсоо и Пеэтера Вяхи