Свою вагнериану маэстро Гергиев начал именно с «Парсифаля», сразу высоко подняв музыкальную планку: постановка 1997 года стала событием величайшей значимости, ведь это была российская премьера оперы, услышать которую у нас и сегодня можно лишь в Мариинском театре.

Эта музыка самодостаточна в любом варианте исполнения. В данном случае речь идет о концертном исполнении в Москве, которое оркестр, хор и солисты Мариинского театра представили в Большом зале комплекса «Зарядье» (4 апреля). Эпически неторопливое трехактное действо давние, слегка подзабытые впечатления воскресило невероятно мощно и ярко.

Свою последнюю оперу на собственное либретто Вагнер назвал торжественной сценической мистерией. Ее «финал-апофеоз» – хэппи-энд, пусть мы и теряем старого короля рыцарей Титуреля и несчастную, двойственную по своей природе Кундри, лишь со смертью обретшую покой и отпущение грехов. Счастливый финал связан с долгожданным обретением рыцарским братством Копья Страстей. Этой реликвией «черный волшебник» Клингзор овладевает при помощи Кундри, им околдованной, и попустительстве короля Амфортаса, наследника Титуреля и хранителя Чаши (Грааля) и Копья. Чистый сердцем «белый рыцарь» Парсифаль возвращает Копье братству, повергая царство Клингзора в прах и принося исцеление Амфортасу. Копье, вызвавшее незаживающую рану, приносит спасение, а сам Парсифаль становится королем рыцарей и очередным хранителем Святого Грааля.

С конца 90-х годов память, прежде всего, хранит упоительные впечатления об оркестре Гергиева, который можно было слушать и слушать все четыре часа этой восхитительно тонкой, изысканной, но и акцентированно-рельефной медитации – даже в отсутствии певцов! Оркестровые впечатления от всех давних театральных исполнений и нынешнего концертного – заведомо разные, но позитивные. Не потому, что каждый раз играли по-разному, хотя любое исполнение – что река, в которую нельзя войти дважды, а потому, что акустические условия каждый раз были объективно разные.

Звучание вагнеровского оркестра В. Гергиева на Исторической сцене Мариинского театра (не только, кстати, на «Парсифале») всегда ассоциировалось с мягким на ощупь бархатом, обволакивающим слух плотностью, проникновенной теплотой – с тем, что исполнительская традиция немецких или австрийских оркестров вряд ли предполагает. Но как же это было захватывающе красиво! В огромной акустической чаше Исторической сцены Большого театра (на гастролях в Москве 1998 года) теплота и «бархатная плотность» заметно редуцировались, а оркестровые краски стали более сухими, более отстраненными и даже холодными. Практически та же чеканная, рациональная холодность, но уже с приобретенной яркостью и свежестью оркестрового посыла явственно ощущалась в акустике «Зарядья». Звучание оркестра прекрасно доходило на тончайших piano, отчетливо и выразительно в плане нюансировки проявляло себя в оркестровых tutti.

Подлинное открытие в партии Кундри – меццо-сопрано Юлия Маточкина. Для слушателей специально уточнялось: Кундри (партия сопрано) исполняется меццо-сопрано, но уточнение это – все же лишнее, так как вариативность сего аспекта на практике давно привычна. Голос Ю. Маточкиной – выраженное меццо-сопрано, никакой латентности сопрано не выявляющее: он звучит сочно и ярко, драматически чувственно и обертонально богато, психологически выразительно и уверенно на всем рабочем диапазоне. Вокальная гибкость позволяет певице одинаково убедительно прибегать как к лирическим, так и к драматическим краскам, и дуэт второго акта с Парсифалем – это эмоционально мощная, плавно нарастающая лирико-драматическая кульминация, в которой Парсифаля – довольно добротного тенора Михаила Векуа – Кундри однозначно «перепевает». Когда-то этот певец был обладателем стопроцентно лирического по фактуре голоса, хотя и с явным налетом спинтовости. За последние годы спинтовость звучания заметно увеличилась, и сегодня вполне можно говорить о певце как о теноре героическом. Но в партии Парсифаля, в которой, конечно же, предпочтительнее слышать голосá более теплой и чувственной баритеноровой фактуры, М. Векуа на всем протяжении звучит несколько однопланово – весьма зычно, звонко, со стальным отливом, что порой просто «не в ногу» с музыкальностью. Но, тем не менее, заявка на эту роль сделана певцом вполне основательно. При этом бас Юрий Воробьев уверенно создает роскошный вокальный портрет Гурнеманца – драматически рельефный, психологически фактурный, пленяющий насыщенно густой тембральной окраской.

Тройка исполнителей – бас Владимир Феляуэр в небольшой партии Титуреля, баритон Алексей Марков в сюжетообразующей партии Амфортаса и, согласно предварительному анонсу, баритон Михаил Петренко в партии антагониста Клингзора – номинально также на своих местах. Последний, хотя всегда и числился басом, с басовой сущностью ассоциировался мало. Если же М. Петренко решил перейти в амплуа баритона, то вопросов нет, а если это случайная опечатка, то опечатка – более чем удачная!

Фото Лилии Ольховой