Недавно по телевидению еще раз показали фильм Бруно Монсенжона «Рихтер непокоренный» – уникальный портрет великого пианиста ХХ века без особых прикрас, с его долгим бесхитростным интервью уже на грани жизни и смерти. В этой картине звучит колоритная история о том, как в 1936 году Рихтер впервые увидел Шостаковича. «Это случилось перед зданием Одесской оперы, в сумерках. Шедший навстречу мужчина внимательно посмотрел на меня. У него были белые, без зрачков, глаза. Внезапно я понял, что это Шостакович, и мне стало не по себе», – вспоминает Рихтер с таким выражением лица, словно пересказывает фильм Хичкока.

То был год выхода статьи «Сумбур вместо музыки», едва не сломавшей всю жизнь композитора. Рихтер тут же, на экране, продолжает, что Д.Д. вообще был «слишком дерганый и страшный неврастеник» и что у них не сложилось слишком уж дружеских отношений. (Хотя, например, не раз подчеркивал ощущение своей мощной духовной близости с композитором во время исполнения с Давидом Ойстрахом Скрипичной сонаты.)

С конца 40-х Рихтер и его жена Нина Дорлиак бывали на домашних исполнениях квартетов Шостаковича. Но «настоящий встречей» Рихтер называет тот час, когда в 1950 году Шостакович переступил порог квартиры Нины Дорлиак на Арбате, у которой тогда жил и Рихтер, для репетиции нового вокального цикла. «Нина, – сказал тогда Рихтер, – да это все равно что к нам пришел бы Чайковский!..» Разве такие слова – не свидетельство того, что масштаб личности композитора был для Рихтера очерчен с самого начала? Его Восьмую симфонию он считал одним из лучших сочинений века. «Это даже для Шостаковича отдельная планета, – говорил он. – Сокрушает, переворачивает душу».

На нынешней выставке в квартире на Бронной все комнаты заполнены свидетельствами общности существования двух этих гениев в пространстве одной отдельно взятой, очень особенной страны в 1930–1990-е годы. История того самого вокального цикла «Из еврейской народной поэзии» собрана в репетиционной комнате Нины Львовны, где неизменны фотографии ее матери Ксении Николаевны и брата, Дмитрия Львовича Дорлиака – драматического артиста божественной красоты, навсегда ставшей для нее образцом благородной внешности. Здесь на стареньком рабочем «беккере» разложено все, что связано с циклом, – оказывается, Шостакович просил Нину Дорлиак с двумя другими певцами подготовить исполнение ко дню его рождения, 25 сентября 1950 года. Лежит на крышке рояля и библиографическая редкость – книга «Еврейские народные песни» (Гослитиздат, 1947), испещренная пометками Шостаковича. Этот томик он случайно заметил летом 1948 года в киоске «Союзпечать» на даче в Комарово и решил написать вызывающее по тем временам сочинение – в пику бушующему антисемитизму (заметим, что составитель книги фольклорист Иехезкель Добрушин был репрессирован и погиб в лагерях).

В комнате рядом – энергичные эскизы скульптора Георгия Франгуляна к памятнику Шостаковича: кажется, еще немного – и оживет короткий анимационный фильм об одном мгновении из жизни композитора в состоянии его глубокого сосредоточения. Сам макет выставлен в кабинете Рихтера, который всегда притягивает посетителей больше всего. Что сейчас на откидном столике его секретера? Очень «говорящие» экспонаты.

Во-первых, домашняя телефонная книжка Рихтеров – узкая, длинная, в жестком коленкоре, с прорезанным алфавитом – какие у всех лежали в 50–60-е годы на телефонных тумбочках. Конечно, она раскрыта на букву «Ш». Первая сверху фамилия – Игорь Шафаревич; есть на странице и Наталья Шпиллер, и Даниил Шафран – у него номер Б-9-34-95. У Шостаковича – Г-9-30-13. Тогда еще были в ходу номера, которые буквально можно было петь!

Здесь же, на столе – метроном, принадлежавший Шостаковичу. От этой деревянной пирамидки, неровно истертой многократным прикосновением его рук, захватывает дух. В каком-то смысле метроном Шостаковича – пуп ХХ века, его ось, потому что, наверное, нет темпов, которых композитор не уловил бы в самом кровавом за всю историю столетии. В этой же уютной комнате висят две марионетки работы Резо Габриадзе – Святослав Рихтер и Ирина Антонова, забавно схожие оригиналами.

В самом большом помещении, так называемой зале, где по традиции проходят концерты, – рисунки Бориса Кустодиева, отреставрированные специально к выставке. Это одиннадцать иллюстраций к повести Н. Лескова «Леди Макбет Мценского уезда», изданной в 1922 году. С разрешения Литературного музея они экспонируются впервые. Партитуру оперы предоставила Ирина Шостакович. Хочется и письма почитать: вот в 50-м Нина Львовна пишет Шостаковичу о том, что Рихтера не выпускают на гастроли. А вот страничка с просьбой создать для Святослава Теофиловича фортепианный концерт: «Он сам никогда не решится попросить Вас об этом»… На стенах – экраны, где демонстрируются мультимедийные фильмы на основе красногорского и собственного музейных архивов; знакомые кадры чередуются с совершенно неизвестными.

Все окна большой «двойной» квартиры Рихтеров по-новогоднему исписаны словно гигантской белой ручкой: это увеличенные фрагменты страниц рихтеровского дневника. За ними где-то внизу притихла заснеженная Москва.

Шостакович умер в 1975-м. Рихтер пережил его на 22 года, он играл много его музыки и выражался о ней совершенно точно: прекрасная и безотрадная…