АРХИВ
22.06.2015
МЕДЕЯ БЕЗ КРЫЛАТОЙ КОЛЕСНИЦЫ
Если бы не интерес Марии Каллас к «Медее» Луиджи Керубини, итальянской версии оперы с речитативами Франца Лахнера, то в начале 50-х годов эта партитура вряд ли бы пережила свой ренессанс. Майское обращение к ней Музыкального театра им. К.С. Станиславского и В.И. Немировича-­Данченко в той же редакции стало сенсацией, ведь в столице эту оперу никогда не ставили.

Сенсация удалась, хотя эта сцена в очередной раз и обрела мертворожденную постановку: как таковой ее, в сущности, и нет. Команда режиссера Александра Тителя, в которую вошли сценограф и художник по костюмам Владимир Арефьев, художник по свету Евгений Виноградов и режиссер по пластике Рамуне Ходоркайте, лишь перенесла известный сюжет древнегреческой мифологии в Италию во времена Муссолини, что смутно прочитывалось по военной униформе «аргонавтов XX века». Все это в современном музыкальном театре было уже не раз, и от всего этого за версту веет совершеннейшей идеологической беспомощностью.

Вопрос, насколько миф отражает реальность и отражает ли ее вообще, чрезвычайно глубок и философичен. Но для оперы как музыкального жанра аспекты его решения вовсе не важны. Важно лишь то, что вся неправдоподобно жестокая и замешанная на волшебстве история колхидской царевны Медеи, по воле божественного провидения воспылавшей страстной любовью к Язону, восприниматься вне историко-этнической локализации этого мифа просто не может. Но ничего этого, кроме огромной трехстенной коробки с габаритами сцены и «кладбища тетраподов» в каждом из трех актов оперы, в новом спектакле нет.

Предысторию мифа о том, как Медея с помощью магических чар помогла добыть Язону золотое руно и после долгих скитаний оказалась с ним в Коринфе, статичная оперная фабула в себя не включает. Об отдельных аспектах прошлого, о своих жертвах ради Язона Медея вспоминает по ходу дела лишь по мере необходимости. Внешне как будто ничего и не происходит, но внутри самих персонажей бушует мощнейший шквал эмоций. И выход за пределы мифа в область бытового «неореализма» всю волшебную неправдоподобность сюжета самой что ни на есть итальянской оперы (хотя и написанной в конце XVIII века на французское либретто) в данном случае лишь предательски обнажает.

При выбранном режиссерско-сценографическом подходе взгляду зрителя, по существу, и зацепиться не за что. Формальные разводки, формальные мизансцены, формальный визуальный ряд – все формально и безжизненно в этой постановке, хотя сюжетная коллизия спектакля и остается на своем месте. Ветреный Язон ради Главки, дочери коринфского царя Креонта, оставляет Медею. Та в ответ жестоко мстит, губя соперницу отравленными свадебными дарами: магические диадему и пеплос Главке преподносит служанка Медеи Нерис. Но этого мало: Медея убивает еще и двух своих сыновей от Язона. В мифе, убив детей, Медея скрывается на крылатой колеснице, посланной ее дедом богом Гелиосом, в опере же она аллегорически гибнет – а может, вовсе и не гибнет – в огне пожара в храме. В финале спектакля лазурная расцветка сценической коробки озаряется красным свечением, и это все, что имеет хотя бы малое отношение к постановочным эффектам.

К счастью, на этот раз сильна музыкальная сторона. Постановка задумывалась на примадонну здешней сцены Хиблу Герзмаву в партии Медеи: именно она и пела в день премьеры, 14 мая. Ее партнером в партии Язона был тенор Нажмиддин Мавлянов. Выбор достойный, но далеко не безупречный. Хибла Герзмава, к ее чести, к партии, представляющей собой одно сплошное запредельное клокотание музыкально-драматического нерва, подошла во всеоружии. Однако природа вполне сильного голоса певицы всё же лирическая, и компенсировать спинтовостью отсутствие в нем ярко выраженной драматической форманты ей явно не удалось. Мощные драматические forte в верхнем регистре не замедлили предстать неестественно сдавленными и обесцвеченными, но в целом в этой изматывающе сложной партии певица была достаточно убедительна. Партия Язона особых вокальных сложностей не представляет, и Нажмиддин Мавлянов произвел вполне достойное впечатление, несмотря на то что манера звукоизвлечения певца в последние годы стала нарочито искусственной, «задавленной».

На контрасте с премьерной парой главных героев подлинным открытием второго вечера стали Наталья Мурадымова (Медея) и Николай Ерохин (Язон) – исполнители, предъявившие стопроцентную драматическую фактурность, техническую оснащенность и подкупающую естественность звучания голосов. С точки зрения задач актерско-драматической выразительности обе пары были на высоте, однако именно вторую следует признать идеальной парой главных героев этой постановки.

В первый день ослепительной Нерис предстала Ксения Дудникова, купавшаяся в музыке второстепенной, но при этом весьма важной партии, во второй Наталья Владимирская подобного эффекта уже не произвела. На одном уровне профессиональной добротности в партии Главки оказались Дарья Терехова и Евгения Афанасьева, а в партии Креонта – Феликс Кудрявцев и Роман Улыбин. Великолепны были хор (главный хормейстер Станислав Лыков) и оркестр с Феликсом Коробовым за дирижерским пультом.

Медея – Наталья Мурадымова. Фото Олега Черноуса

Поделиться:

Наверх