Композитору, чье имя с гордостью носит коллектив, БСО посвятил фестиваль «Час, день, вечность…», на котором уже прозвучали или еще прозвучат во второй половине года такие произведения, как фантазия «Франческа да Римини», Первый фортепианный концерт, симфонии и балетные сюиты, оперы «Иоланта» и «Ундина», никогда не исполнявшаяся, недавно восстановленная, и многое другое. Пробиться к подлинному Чайковскому, очищенному от многолетней ретуши редакторов и интерпретаторов, освободить от клише и штампов, к каковым все уже давно привыкли, и они кажутся каноном, – вот задача, которую поставили этим фестивалем перед собой Владимир Федосеев и БСО. В достижении благородной цели неоценимую услугу им оказывают научные сотрудники Дома-музея П.И. Чайковского в Клину, проводящие кропотливый анализ нотного материала на предмет освобождения от позднейших наслоений.

Возможно, именно поэтому так необычно звучала «Пиковая дама» в Концертном зале им. Чайковского – любимое произведение В. Федосеева удивляло публику нехарактерными темпами, неожиданными ферматами, высвеченными темами и оркестровыми голосами там, где это непривычно слышать. Уже первая тема знаменитого вступления к опере прозвучала слишком размеренно, рассудочно, холодно, не было в ней привычной нервической тревоги. Без ожидаемой энергетики фатальной обреченности откликнулась на нее и вторая нисходящая тема – следовательно, между ними не случилось положенного контраста… И так далее: вечер был полон сюрпризов «неузнавания давно знакомого», что поначалу несколько озадачивало. Но чем дальше приходилось вслушиваться в «новую» «Пиковую», тем больше она нравилась и захватывала, а волны катарсиса не однажды разливались по переполненному залу. Интерпретация Федосеева, казавшаяся вяловатой, дозированной на эмоции, в итоге получилась очень прочувствованной, емкой, не только и не столько остро драматической, но в большей степени философской – словно рассказывал человек, глубоко и тонко разбирающийся в жизни, в ее непростых загадках.

Неоспоримо приятным моментом оказалась превосходная форма оркестра: стройность и монолитность, точность и чистота оркестровой игры изумляли, равно и то, как этот мощный неоперный коллектив бережно аккомпанирует вокалистам. Казалось бы, в чем сюрприз – на сцене один из лучших оркестров России, пожалуй, лучший интерпретатор именно русской музыки – чему же удивляться? Все это так, однако и с самыми лучшими порой случаются осечки, поэтому всякий раз искренне радуешься столь блистательной игре.

Владимиру Федосееву удалось подобрать и интересный состав вокалистов, впрочем, по-другому он поступить и не мог: когда четверть века назад делал свою первую «Пиковую» в Москве, состав тоже был очень привлекательным (И. Архипова, Д. Хворостовский, А. Ведерников, В. Таращенко, Н. Дацко). На этот раз столь бесспорных звезд не было, но каждый певец запомнился по-своему. Александр Антоненко из Латвии (единственный нероссийский участник) предстал Германом страстным, эмоциональным, даже аффектированным, причем с самого первого выхода: развития образа почти не было – никакой сдержанности, тайны, внутренних борений, все сразу и напоказ. Его мощный спинтовый голос легко справлялся с наидраматичнейшей партией главного героя в плане силы звука и господства над оркестром, но говорить о вокальном совершенстве затруднительно – то фермата недотянута, то верхние ноты выходят плосковато, то странные акценты, то слова перепутает… А вот обрамляющие тенора два баритона явили практически безупречное пение, технически идеальное и эмоционально наполненное: одновременно вальяжный и брутальный Роман Бурденко (Томский) и холодновато благородный, ярчайший по звуку Борис Пинхасович (Елецкий). Елена Евсеева с ее нежным и ясным тембром, округлым звуком и всегдашним стремлением к совершенной кантилене была бы идеальной Лизой, если бы не 6-я картина у Канавки, в которой ее красивого голоса не хватило на сложную драматическую сцену. Образ Графини, созданный Маргаритой Некрасовой, пленял властностью и загадочностью, но картину изрядно портили неровность звуковедения и проблемные переходные ноты. Гораздо ближе к эталону прозвучала вторая меццо оперы – Елена Манистина (Полина).

Исполнение нельзя назвать сугубо концертным: режиссер Мстислав Пентковский, скорее, представил semi-stage версию, где подиум для певцов, врезающийся в оркестр, был затянут зеленым сукном (метафора игорного дома, места карточной игры), для мизансцен активно использовались античные портики зала, словно созданные для иллюстрации классицистского стиля александровской эпохи, тонко была продумана световая партитура спектакля (Никита Коломыйцев и Евгений Быстров).