АРХИВ
29.10.2013
И «ГОЛЛАНДЕЦ» ЛЕТИТ…

В Екатеринбургском театре оперы и балета впервые за его столетнюю историю обратились к «Летучему голландцу» Вагнера. Флагманом постановки стал шотландский режиссер Пол Карран, музыкальным штурманом – немецкий дирижер Михаэль Гюттлер. Эти имена обрелись в России еще в проектах Мариинского театра, но в Екатеринбурге принципиально новым – даже неожиданным – стало то, что известный радикал от оперной режиссуры создал спектакль, вполне толерантный к романтической ауре музыки Вагнера.

ВАГНЕР В ЕКАТЕРИНБУРГЕ

Список опер так называемого «байройтского канона», если расположить опусы Вагнера в порядке хронологии, как раз и открывает «Летучий голландец», однако екатеринбургская вагнериана началась со следующего в этом списке «Тангейзера»: он был поставлен в 1895 году на сцене первого Городского театра силами Екатеринбургского музыкального кружка. После окончания строительства и открытия в 1912 году нового Городского театра (с 1931 года – Театра оперы и балета) все последующие постановки Вагнера, в том числе и три новые версии «Тангейзера» (1912, 1923, 1925), были осуществлены на этой сцене. Остальные премьеры – это два «Лоэнгрина» (1925, 1934) и одна «Валькирия» (1927). Последние спектакли второй постановки «Лоэнгрина» прошли в 1937 году, после чего на екатеринбургской (свердловской) оперной сцене музыка Вагнера не звучала более трех четвертей века – традиция оказалась прерванной.

Для ее возрождения выбор «Летучего голландца», компактного и музыкально динамичного в сравнении и с «Тангейзером», и с «Лоэнгрином», и с фундаментальными опусами композитора позднего периода, стал наиболее оптимальным. После премьеры этой оперы в 1843 году Вагнер, собственно, и стал Вагнером, как в свое время годом ранее Верди со своим «Набукко» стал Верди. Однако если успех «Набукко» пришел тотчас же и был оглушителен, то «Голландец» снискал свои заслуженные лавры не сразу.

Эта опера, хотя и явно новаторское сочинение, фактически еще предреформенное детище Вагнера, но образы Голландца, мятежного капитана-призрака, и Сенты уже недвусмысленно опираются на впервые появляющиеся лейтмотивы. Несмотря на будоражащую экспрессию, недюжинный накал музыкального материала и развернутые драматические сцены, «Голландца» можно уложить и в рамки номерной немецкой оперы. В ней еще сильны традиции романтизма первой половины XIX века, но, живописуя картины рока, стихий и природы, Вагнер в своих драматических поисках от простой созерцательности Вебера уходит уже весьма далеко. Партитура «Голландца» богата сочной и ясной мелодикой, и это для впервые исполняющих Вагнера певцов на новой, еще не освоенной ими дистанции, создает наиболее комфортный первый разбег.

САМ СЕБЕ ДРАМАТУРГ

Надуманной фигуры драматурга оперного спектакля, во второй половине XX века широко расплодившейся в мире благодаря «прогрессивным» (без кавычек здесь никак не обойтись) новациям режиссерской оперы, на сей раз в списке постановщиков нет. К счастью, нет, ибо все нити любой оперной постановки, увязывающие рисунок мизансцен, сценографию, костюмное воплощение и свет, как раз и должны находиться в руках непременно одного человека – режиссера. Именно режиссер должен отвечать за все содеянное на сцене, а не прятаться за идеями драматурга. На практике же зачастую бывает иначе: штатный драматург постановки фактически оказывается нужным, скорее, лишь для оправдания всего того, что режиссер понакрутил в спектакле.

В данном случае никакой адвокат режиссеру не требуется, но такой итог премьеры в Екатеринбурге был далеко не очевиден. Взять хотя бы нашумевший позапрошлогодний «ужастик» П. Каррана в «Ковент-Гарден» под названием «Царская невеста», абсолютно ничего общего с одноименной оперой Римского-Корсакова не имеющий. Его мариинская «Тоска» образца 2007 года, также перенесенная в другую историческую эпоху, сомнительна не меньше. Однако екатеринбургский «Голландец» П. Каррана пиететом к музыкальному первоисточнику отчасти напомнил эстетику его весьма интересной болонской постановки вердиевского «Трубадура» 2005 года, возобновление которой на этой же сцене мне довелось увидеть в конце прошлого года.

В мировом параде оперных постановок Верди и Вагнера, новых и старых, но, главное, приуроченных к 200-летию обоих композиторов, эти два спектакля П. Каррана корреспондируют друг с другом не только в плане своих сценографических и световых решений, но и в плане неореалистических, псевдотрадиционалистских режиссерских концепций. В мрачном средневековом «ноктюрне» обоих сюжетов это оказывается необычайно действенным: обе оперы в их логически непротиворечивом современном обличье вовсе не утрачивают музыкального аромата XIX века. Вагнера сегодня принято ставить чрезвычайно надуманно и сложно, привнося в сюжеты новые, абсолютно чуждые смыслы и актуальные подтексты, но убедительность постановки екатеринбургского «Голландца» заключена в том, что режиссер на редкость добросовестно рассказал историю, заложенную в музыке и либретто, и не присочинил к ней ничего лишнего.

Пожалуй, к себе в союзники он все же взял единственного, правда, неосязаемого во плоти, драматурга – самого Вагнера, композитора и либреттиста в одном лице. В это же русло режиссер сумел направить и своих коллег: ирландского сценографа и художника по костюмам Гэри Макканна и отечественного художника по свету Евгения Виноградова. Вполне возможно, что три создателя постановки к одинаковому пониманию своих целей и задач пришли независимо, – настолько органично в этом спектакле режиссерские ходы поддерживаются визуальным рядом.

Вся сценография – мрачная металлическая конструкция-трансформер с верхними уровнями, наружными лестницами, дверями и огромными раздвигающимися воротами-шлюзами. Именно ее вариативность и создает самодостаточный антураж для каждого акта. На сцене нет никаких кораблей, но ты буквально видишь их. Нет и реалистических выгородок жилища Даланда, но это абсолютно неважно. Важно лишь сиюминутное впечатление, основанное на игре света, действенных мизансценах и неожиданной модификации пространства. В финале конструкции-трансформеры, уходя в кулисы, открывают романтическую гладь моря. Голландец, обретший долгожданную смерть, но усомнившийся в любви Сенты, именно туда и уносит ее безжизненное тело. Если бы не досадное вмешательство Эрика, жениха Сенты, то во искупление вечных страданий Голландца она бы не бросилась со скалы, а так и осталась бы верной ему до гроба. Но романтическая смерть обоих – как раз то, к чему неизбежно ведет музыка Вагнера, и она исключает земной финал.

ДУША И СЕРДЦЕ МУЗЫКИ

Режиссер-флагман П. Карран со своей командой художников-матросов отправил спектакль-корабль в плавание, завораживающее яркой реалистичностью невзгод и суровой романтикой морских приключений. Это плавание тернисто, но не опасно, а неминуемо удачно, ибо досконально просчитано на предмет подводных рифов сюжета. Да и дирижер-штурман М. Гюттлер к неизбежному финалу-искуплению страданий главного героя ведет спектакль-корабль на наполненных парусах музыки необычайно легко, стилистически точно, драматически ярко – явно с глубоким пониманием своего штурманского дела. В новой постановке царит творчески неспокойная и трепетная душа большого музыканта-художника, которая в партитуре Вагнера высвечивает столько красок, оттенков и психологических нюансов, что слушательское сознание не только не хочет прерываться на единственный антракт между первым и вторым действиями, но также не хочет смириться с тем, что финал этой необычайно концентрированной для стиля Вагнера оперы наступает так быстро.

По изначальной задумке композитора, антрактов в этой опере не должно быть и вовсе. Все три акта общей продолжительностью более двух часов должны исполняться нон-стоп, но это предписание выдерживается в наши дни далеко не всегда, ведь о традиции оно разбилось уже на первом исполнении в XIX веке под руководством самого автора. Двухчастное деление в нынешней постановке (первый акт плюс второй и третий без перерыва) четко разграничивают родственные, в сущности, ипостаси главных героев. Практически весь первый акт сконцентрирован на Голландце с его «программной» выходной арией, второй и третий – после не менее «программной» выходной баллады Сенты в начале второго акта – сосредоточены уже на коллизии роковых взаимоотношений двух героев.

В партии Голландца приятно поражает Алексей Тихомиров, выписанный на премьеру из московской «Геликон-оперы». Если для полноценного баса его не слишком большой голос, как правило, всегда не добирает глубины грудного регистра и, звонко звуча в головном, обнаруживает вокальную бесплотность на середине, то на сей раз в баритональной (бас-баритональной) партии все регистры певца чудесным образом выравниваются, а звучание приобретает необходимую плоть. Так что его интерпретация, подкрепленная совершенно феноменальным перевоплощением и чувственностью, предстает главным вокальным открытием премьеры. С наложенными длинными волосами, в эффектном ансамбле костюма, в кожаном капитанском плаще певец просто неотразим, а все его сценическое поведение наполнено чувством подлинности и большого артистического куража.

В 1998 году собственная постановка «Голландца» появилась в Мариинском театре, и его солистку Младу Худолей в партии Сенты мне уже доводилось слышать ранее, но на сей раз я пришел к парадоксальному выводу: несмотря на то, что со временем ее голос стал не таким податливым и богатым нюансами, каким был ранее, нынешняя трактовка ею этой партии произвела впечатление гораздо большее в силу появившихся изумительных драматических красок. К тому же актерское мастерство певицы не уступало мастерству ее партнера из Москвы. С большой теплотой отмечу и местных солистов, чьи прочтения обнаруживают уверенное чувство вокального стиля. Это Михаил Коробейников (Даланд), Ильгам Валиев (Эрик), а также исполнители второстепенных партий Татьяна Никанорова (Мария) и Николай Любимов (Рулевой).

Состав солистов этой постановки подобрался на редкость удачный, но не менее впечатляет их ансамблевое музицирование. Нельзя забывать, что огромное место в партитуре занимают и романтически возвышенные хоровые страницы: в общее музыкальное очарование спектакля звучание хора вносит весьма важную лепту (хормейстер – Эльвира Гайфуллина). Все вместе взятое – потрясающий оркестр, хор, дирижер и солисты – как раз и составляет то главное, что можно назвать душой и сердцем музыки Вагнера.

Поделиться:

Наверх