До недавнего времени Гендель не был популярным композитором в России. В эпоху, когда он творил, музыкальная культура нашей страны переживала пору младенчества, а когда к концу XVIII века она окрепла и в Петербурге и Москве стали работать мэтры западноевропейской музыки и гастролировать иноземные исполнители, Гендель был уже подзабыт даже в Европе. Русский романтизм, развернувшийся во всю ширь в XIX веке, оказался еще менее благосклонен к Генделю – впрочем, аналогичная ситуация наблюдалась и в остальном мире. Возрождение интереса к творчеству композитора, черепашьими шажками начавшееся с 1920‑х годов и ставшее более интенсивным в послевоенное время с распространением аутентичного исполнительства, России, в силу ее относительной изоляции в советские годы, практически не коснулось. К нам Гендель стал активно приходить лишь в последние годы. Первоначально – только в филармонические залы: как не вспомнить продвижение его музыки Московской филармонией. Но постепенно «генделемания» начинает охватывать и оперные театры: его грандиозного «Геракла» поставили в Уфе. Строго говоря, «Геракл» не опера, а светская оратория, написанная на английское либретто Томаса Броутона по произведениям Софокла и Овидия, но, учитывая ее нерелигиозный характер, драматизм и безусловную театральность, а также распространенную европейскую практику постановок ораторий Генделя в театрах, – такая вольность вполне оправданна.

В операх и некоторых, прежде всего написанных на античные сюжеты, ораториях Гендель более или менее гармонично сочетает философичность и системность немецкого театра, итальянскую традицию бельканто и английскую литературную традицию, вкус к хорошему тексту. Однако, обладая индивидуальным стилем, дарованиями мелодиста, мастера оркестра и незаурядного драматурга, он остается целиком в плену эстетики оперы-сериа. По сравнению с духовными ораториями, восхищавшими Глюка, Гайдна, Моцарта и Бетховена, где Гендель прозревает будущее европейской музыки, в операх, при всех новациях, он смотрит назад, в прошлый век. Оперный Гендель – экстраверт, нуждавшийся в одобрении и восхищении публики: ублажая ее, он эксплуатировал всю мощь виртуозных средств своего таланта. Бесспорно, он велик, и в его многочисленных операх есть фантастические по совершенству фрагменты, однако они не всегда сочетаются в органичное целое и подчас распылены во внешнем блеске и многословии общих мест.

Все это справедливо отнести к опере-оратории «Геракл», носящей еще во многом переходный характер от оперного творчества к великим ораториям композитора. При наличии блестящих, виртуознейших арий, драматического развития, изысканного оркестрового сопровождения и любопытной сценической коллизии, музыка «Геракла» во многом вторична, до определенной степени скучна и однообразна. Безусловно, Гендель своей «планки» не снижает: «Геракл» мастеровито скроен по законам драмы и полон красивых эпизодов, иные из которых способны захватить по‑настоящему.

Сказанное ничуть не умаляет отважности труппы Башкирского театра оперы и балета, взявшейся за непривычный для себя материал и реализовавшей его поистине превосходно. Оркестр под управлением Артёма Макарова демонстрировал культуру и понимание стиля, звучал так, будто барочная музыка для него – каждодневный хлеб: изящество соседствовало с драматической насыщенностью, при этом со страстями музыканты не пережимали. Строгое звучание хора (хормейстеры В. Полонский, А. Белогонова и А. Алексеев), как и положено выступившего в ипостаси античного комментатора, дополняло картину музыкального совершенства.

Среди солистов бесспорный лидер – Диляра Идрисова (Иола) с голосом ярким, гибким и обладающим невероятным техническим блеском: настоящая отечественная барочная звезда. Не менее интересна и Лариса Ахметова, спевшая фуриозную супругу главного героя Деяниру: вокальная нагрузка ее партии колоссальна, и певица справилась с ней с честью. Мужчины были чуть слабее, хотя и их пение стилистически убедительно: жестковатый баритон Яна Лейше подошел к образу мужественного Геракла, а острый тенор Сергея Сидорова – его сыну юному Гиллу.

Постановка Георгия Исаакяна рифмует «век нынешний и век минувший». Статичный хор на станках полукругом, цветные античные туники и сандалии во втором акте (художник Валентина Останькович) – акте свершения преступления, спровоцированного слепой ревностью, сочетаются с современными костюмами и… бытовой обстановкой типовой квартиры: переживания мифологических героев представлены через призму обычных человеческих чувств. Подход, в целом, оправданный для интерпретации оперы, эстетика которой для сегодняшнего зрителя весьма архаична.