АРХИВ
31.12.2017
ДВА РИХАРДА, ПЕВИЦА И ДИРИЖЕР
В Москве дебютировала новая мариинская звезда Елена Стихина в сопровождении БСО им. Чайковского и маэстро Михаила Грановского

Открытие нового имени – всегда событие невероятное: вот не было ничего (или ты не знал об этом, или только что-то от кого-то слышал), и вдруг – чудо! Вселенная приросла, пространство-время расширилось, открылся сказочной красоты пейзаж, совершенное творение художника. Радость от таких неожиданных встреч обнадеживает и вдохновляет.

Но одновременно и «ставит на вид»: к растущим под боком талантам нужно быть внимательнее. Ведь Елена Стихина, дебют которой состоялся в Большом зале Московской консерватории, – по происхождению московская певица: окончила в столице консерваторию, два года стажировалась в Центре Вишневской. Но только теперь, спустя три года после ее отъезда из Москвы, когда триумфальные сводки стали приходить с мариинских сцен и международных конкурсов, имя новой сопрано попало в орбиту внимания автора этих строк.

Последний успех Стихиной – партия Саломеи в премьере Мариинского театра, за которую ее уже успели наградить премиями «Онегин» и «Золотой софит» и номинировали на «Золотую маску». И хотя певица поет в Мариинке самый разнообразный репертуар (Моцарта, Чайковского, Пуччини, Бизе, Верди, Прокофьева), для московского дебюта она сосредоточилась только на немецкой программе, на двух Рихардах – Вагнере и Штраусе. Были исполнены ария Елизаветы из «Тангейзера» и «Пять песен на стихи Матильды Везендонк» Вагнера, «Цецилия» и финальная сцена Саломеи Штрауса. Единственный бис – штраусовское Morgen. Программа сложная, изысканная и не самая кассовая в негерманофильской в целом Москве, однако зал был забит под завязку.

Ясный и звонкий, плотный и полетный голос Стихиной берет в плен сразу – своей холодноватой северной красотой, свежестью и гибкостью, убедительностью по всему диапазону. Для выбранного немецкого репертуара его можно счесть идеальным. Его не назовешь оглушающе мощным, но за счет яркости звука, умелой его проекции на зал, певица без проблем прорезала толщи штраусовского оркестра, нигде не пережимая и не крича. Что особенно ценно – и Вагнер, и Штраус при всей демонстрации необходимого металла (особенно в «Тангейзере» и «Саломее») были спеты преимущественно мягким, трепетным звуком, одухотворяя и очеловечивая героинь немецкой музыки, которых чаще трактуют слишком воинственно и брутально. Убедительный немецкий, когда в пропеваемом чувствуется полное понимание смысла, добавлял стильности в это весьма небезынтересное исполнение.

Из девяти вокальных номеров (разных и по стилистике, и по задачам в целом) максимально убедили два оперных номера – спетая со светлой экстатикой Елизавета и с ощущением пограничного психического состояния Саломея. Тонкие, камерные по сути вещи пока не столь совершенны, несколько шаблонны и походят одна на другую: по-настоящему прочувствовать их – это еще дело будущего, которое для молодой певицы обязательно наступит, если она имеет вкус к немецкому репертуару как таковому и уже умеет петь его нефорсированно и с чувством.

Публика по достоинству оценила искусство Стихиной – овации были впечатляющими и вполне заслуженными. Огромная роль в этом успехе принадлежит, конечно, Большому симфоническому оркестру и дирижеру Михаилу Грановскому, которые были подлинными союзниками молодого дарования, преподнеся дебютантку максимально выгодно, всячески поддерживая и нигде не переборщив со звучностью (к чему оба немецких гения так провоцируют).

Вокальная часть была уравновешена развернутыми оркестровыми высказываниями: Вступлением к «Тангейзеру», «Входом богов в Валгаллу» из «Золота Рейна» (название этой оперы было вынесено в заголовок всего концерта), Вступлением к третьему акту «Лоэнгрина», «Танцем Саломеи». Все они прозвучали убедительно и свежо. Колористически богатый звук БСО был уместен в прихотливых вагнеровских оркестровых метаморфозах (например, в «Тангейзере», где мерная поступь и торжественное нарастание звучности сменяется фонтанирующей восторженностью) и резких контрастах «Саломеи», где восточная нега в мгновение ока сменяется безумством оргии. Михаилу Грановскому подвластны самые разные грани выразительности, его жест точен, ясен, при этом лишен всякой позы.

На фото: Е. Стихина

Фото Ники Давыдовой

Поделиться:

Наверх