– Андрей, что же произошло?

– Я не знаю. Конфликта с театром у меня не было – наоборот, сложились прекрасные дружеские и рабочие отношения со всеми, кто занимался этим проектом. Клавир и партитура были завершены мною в срок и переданы театру в готовом к распечатке виде. Партия титульного героя была выучена Борисом Стаценко еще в ноябре: для этого он на месяц пригласил меня к себе в Дюссельдорф. Все указывало на то, что Стаценко будет великолепен в роли Влада. Остальные солисты занимались в театре. Первая спевка прошла хорошо, все были очень воодушевлены. Но через день мне на электронную почту пришло письмо от директора театра Дмитрия Сибирцева: меня уведомляли, что исполнение моей оперы отменяется по причинам, которые не могут быть названы.

– Да, некрасиво получилось. Вообще в наше время композитору, написавшему оперу, непросто добиться ее постановки: предпочтение отдается не новинкам, а испытанной временем классике, и, как я слышал, композиторам, желающим увидеть свою оперу на сцене, нередко приходится самим искать финансирование. Это так?

– У меня в «Новой опере» денег никто не просил. Правда, и оперу в итоге так и не исполнили, даже в концертном варианте.
Действительно, сегодня, куда ни глянь, везде идут одни и те же оперные хиты, переделываемые так и этак. Пытаясь как-то освежить репертуар, руководители театров извлекают из «запасников истории» давно, казалось бы, канувшие в Лету старые сочинения, а мы в очередной раз убеждаемся, что несправедливо забытых шедевров не бывает. Дело дошло до того, что оперы пытаются слепить из классических балетов. Новых же опер ставится мало, во всяком случае в нашей стране, и они редко переживают в театре свою премьерную серию. Фактически опера как вид искусства перестала развиваться, она миновала пик своего расцвета и вот уже больше полусотни лет пребывает в кризисе.

– Но в чем же причина? В консервативности публики? В нежелании театрального менеджмента рисковать? В оскудении земли композиторскими талантами?

– Думается, корень проблемы в том, что произведения, предназначаемые для оперного театра, зачастую не являются операми по своим исконным, так сказать, родовым признакам. К тому же в музыкальном отношении их трудно назвать современными, я имею в виду – современными в подлинном смысле этого слова, а не умозрительно.

– То есть?

– Современный музыкальный язык должен быть, прежде всего, понятен современникам. Разве это не очевидно?

– Во всяком случае, это звучит логично. Я знаю, что у вас есть своя концепция того, какой может быть конкурентоспособная современная опера: не поделитесь ли вы ею? Насколько удалось вам реализовать эти идеи в «Дракуле»?

– Если вкратце, то выход из кризиса мне видится в том, чтобы научиться снова писать «оперные» оперы – такие, в которых соблюдаются основные параметры жанра, выкристаллизовавшиеся в течение нескольких столетий композиторской практики. Вот эти параметры: занимательный сюжет, крепкая музыкальная драматургия, яркие характеристики персонажей и их взаимоотношений, переданные опять же средствами музыки, красивый высокотехничный вокал. И еще – это очень важно! – в опере должны быть запоминающиеся музыкальные темы, базирующиеся на интонациях и ритмах, созвучных эпохе, которая «досталась» композитору. В этих принципах нет ничего нового, ими с успехом пользовались всегда. Просто они оказались основательно забытыми в течение столетия, насыщенного экспериментами. А я постарался в «Дракуле» эти «устаревшие» методы воскресить. ХХ век с его ритмами джаза и рока, с его эстрадной песней, военными маршами, музыкой кино – это отличное сырье для композитора, который умеет слышать и перерабатывать услышанное с помощью академических композиторских техник.

– Удивительно, что опера, написанная в соответствии с декларируемыми вами принципами, с таким трудом пробивает себе путь на сцену. Неужели руководителям театров не интересен столь необычный и яркий эксперимент? Может быть, проблема в названии вашей оперы, которое может казаться китчевым и неуместным для оперного театра?

– Я отдаю себе отчет в том, что название «Дракула» отчасти скомпрометировано массовыми жанрами. Правда, когда я только задумывал оперу, такого количества одноименных мюзиклов еще не появилось. Возможно, было бы разумнее изменить его. Но, говоря откровенно, я не понимаю, чем оно хуже названий некоторых классических опер, например: «Летучий голландец», «Роберт-дьявол» или «Демон». К тому же Дракула – не только литературный персонаж. Это еще и реальное историческое лицо – валашский князь Влад III Цепеш, основатель города Бухареста, талантливый полководец, который со своим небольшим войском в течение нескольких лет успешно отражал полчища османских завоевателей, стремившихся захватить его родную Валахию – маленькое княжество с населением преимущественно православного вероисповедания. Он был незаурядной личностью, человеком чести. О нем слагались легенды, и далеко не всегда они были безобидными. Но в современной Румынии Влад Дракула почитается как национальный герой: ему устанавливают памятники, его именем называют улицы.
Я много читал о нем и, создавая своего оперного Влада, постарался наделить персонаж чертами, которыми, если верить летописям, обладал его исторический прообраз: благородством, смелостью и способностью к глубоким переживаниям. Несмотря на то что в основе либретто «Дракулы» лежит сюжет классического «вампирского» романа Стокера, опера моя – не о вампирах, а о людях, перед которыми судьба ставит выбор: кем быть – чудовищем или человеком. Эту дилемму, каждому в свой черед, приходится решать любому из нас, и всякий раз мы рискуем потерять часть своей души. Герою моей оперы, Владу, шанс выбрать свою судьбу предоставляется дважды. В молодости он делает ложный шаг и лишается души вовсе. Но сказка есть сказка или, если угодно, притча есть притча, и в соответствии с ее законами даже адскому монстру, проклятому всеми, может быть подарен еще один шанс на спасение. Особенно если этот несчастный способен пробудить в ком-то любовь и сострадание.

– Означает ли сказанное, что опера «Дракула» – произведение с глубоким философским содержанием?

– Я бы воздержался от таких оценок. Я вообще полагаю, что избыток философичности, как и избыток литературности, опере вреден. У этого жанра есть свои очень мощные средства воздействия на эмоции и мысли людей. Часто приходится слышать мнение, что «задача художника – включать у публики мозги». Считаю этот тезис ложным. Во-первых, я не столь высокомерен, чтобы считать оперную публику тупой массой, или, как модно говорить в наших «передовых» кругах, «ширнармассой». Во-вторых, чтобы поупражнять свой интеллект, человеку незачем приходить на концерт или в оперный театр: для этого существуют другие сферы и формы деятельности. Как раз наоборот, хорошая музыка, как и талантливый спектакль, «отключает мозги» и вызывает катарсис. Интеллектуальное осмысление может прийти позже. Но сначала – эмоциональное потрясение, слезы, улыбка, даже смех…

– Смех?

– Мне нравится создавать самые различные театральные ситуации, забавные в том числе. Несмотря на то что сюжет «Дракулы» в целом мелодраматический, в опере есть несколько откровенно комедийных сцен. Веселые моменты соседствуют и контрастируют с кульминационными сценами оперы, усиливая драматический эффект. Но даже когда драма накаляется до степени трагедии, некоторые капли комического все равно то и дело просачиваются в действие: я люблю такие сочетания и переключения, ведь это все – жизнь с ее многочисленными трагикомическими сюжетами…
Я вообще не из тех, кто полагает, что сюжетная опера умерла. В «Дракуле» есть сюжет, некая связная история. А главное, есть то, без чего, на мой взгляд, опера просто не может существовать: отношения между персонажами, сильные страсти, конфликты и их разрешение.

– Вампирские сцены там есть?

– Есть сцена «инициации» Люси, жутковатая и одновременно красивая: ведь чем зло обаятельнее, тем оно опаснее. Этой сцене предшествует серенада Дракулы, которую Борис Стаценко, кстати, замечательно исполнил на своем юбилейном концерте в Москве.

– Правда ли, что в «Дракуле» наличествует номерная структура, есть арии песенного типа, дуэты и прочее в традиционном роде?

– Абсолютная правда. Помимо двух арий заглавного персонажа, в опере есть красивая ария лирической героини (сопрано), три теноровые арии (у двух разных персонажей), каватина второго баритона и две арии меццо-сопрано. У персонажа-баса большая сольная сцена, которой и начинается опера. Также имеется несколько дуэтов, ансамблей и хоровых номеров. Мало того, в «Дракуле» есть даже настоящие оперные речитативы.

– Возвращаете опере ее формы?

– Я убежден, что опере сегодня жизненно необходимо вновь «войти в берега жанра», почувствовать границы, за пределами которых этот вид искусства теряет цельность и самодостаточность. Эксперименты по расширению рамок хороши, когда основные законы данного вида искусства достаточно определенны и соблюдаются всеми. Сегодня же эти границы размыты до такой степени, что опера перестала быть самой собой. Но и во что-то качественно иное не превратилась. Так, болтается где-то между музыкально-драматическим театром, кино и звуковым оформлением литературных текстов. На мой взгляд, дальнейшее перемешивание жанров – это тупик.

– Что ж, остается надеяться, что те, от кого это может зависеть, примут решение, в результате которого публике будет предоставлена возможность познакомиться с вашим «Дракулой».