Вечер начался с представления выпущенного в честь Л.Г. Ковнацкой солидного сборника статей и воспоминаний Liber amicorum («Книга друзей»), в написании и составлении которого приняли участие 120 авторов из разных стран мира. Том включает в себя 33 научные статьи и сотню воспоминаний, связанных с незаурядной личностью Людмилы Григорьевны.

Последовавший за презентацией концерт был составлен в соответствии с научными интересами юбиляра и включил в себя сочинения Бриттена, Шостаковича, Баха и Брамса. Между музыкальными номерами со сцены звучали положенные в таких случаях поздравительные речи от друзей и коллег. Инициатором и одним из составителей программы стал пианист Алексей Гориболь, выступавший на эстраде большую часть концерта.

Музыкальную часть вечера открыли «Шесть романсов на стихи английских поэтов» Д. Шостаковича, роскошно исполненные басом Петром Мигуновым и Алексеем Гориболем. Написанный в военные годы цикл – продолжение традиций русской философской лирики с преобладанием скорбных монологов-размышлений и проявлениями гражданского пафоса. В самом ярком романсе «Макферсон перед казнью» на стихи Бернса в переводе Маршака были ясно слышны мотивы написанной спустя двадцатилетие Тринадцатой симфонии.

Особое внимание в программе было уделено сочинениям Бриттена, монография о котором с опережением англоязычных исследований была написана Людмилой Ковнацкой в 1974 году. Инфернальный монолог злодея Клэггарта из оперы «Билли Бадд», выразительно спетый Петром Мигуновым, соседствовал с трогательным циклом «Очарование колыбельных» для меццо-сопрано (Светлана Шилова) и фортепиано (Алексей Гориболь) и юмористическими пьесами «О насекомых» для гобоя и фортепиано, которые сыграли гобоист Артем Исаев и один из выпускников юбиляра, а ныне доцент консерватории Михаил Мищенко. Завершился концерт восемнадцатью «Вальсами любви» Брамса, созданными в оригинале для вокального квартета и двух фортепиано, но представленными в динамически усиленном варианте дирижером Владимиром Беглецовым и руководимым им Камерным хором Смольного собора.

После юбилейного вечера Л.Г. Ковнацкая согласилась ответить на вопросы корреспондента «Играем с начала».

– Людмила Григорьевна, вы состоите членом совета Международного музыкального общества: насколько сейчас в мире признается авторитет российских музыковедов?

– Международное музыковедческое общество (International Musicological Society) объединяет музыковедов всех континентов и множества стран, но не коллективами, институтами или государствами. Специалисты представляют самих себя, свои работы – в рамках докладов на конференциях, симпозиумах и конгрессах или в рамках международных тематических исследовательских групп (study groups). Коллеги ценят интересного специалиста любой страны и любого поколения, работающего в русле любого направления деятельности, использующего любые методологические подходы. Работы российских музыковедов, как правило, хорошо известны тем зарубежным коллегам, кто оказывается на той же или на смежной территории исследования. Я была приглашена в оргкомитет XVII конгресса 2002 года и с тех пор, с конца 90-х, наблюдаю исключительную доброжелательность западных коллег по отношению к российским ученым, стремление к коллегиальному общению, которое, безусловно, взаимно обогащает, видела действенное желание помочь становлению молодых. Позвольте привести один пример. Для того чтобы в конгрессе 2002 года приняли участие музыковеды РФ и стран бывших союзных республик, оргкомитет создал специальную программу сбора денег. В ней приняли участие и члены директората, и члены оргкомитета, и другие западные коллеги. В результате 44 наших музыковеда разных статусов и поколений смогли приехать в бельгийский город Лёвен – их расходы были оплачены. Но IMS – некоммерческая организация, и подобный проект был осуществлен впервые в истории Международного музыковедческого общества, существующего с 1920-х годов. Вот теперь сами решите, каково отношение к российским коллегам.

– Вам в своей жизни приходилось немало общаться с людьми, которых сегодня называют гениями XX века, равно как и бывать на мировых премьерах сочинений, уже признанных классикой. Есть ли воспоминания о моментах встреч или о посещенных премьерах, которые вам особенно памятны и дороги?

– Да, конечно. Мне 75, из них по меньшей мере 65 лет я посещаю концерты и спектакли. Из потрясений всей жизни – премьеры цикла Шостаковича «Из еврейской народной поэзии», его же симфоний – всех, начиная с Десятой, премьера «Семена Котко» Прокофьева под рояль в ленинградском Доме композиторов, русские премьеры симфонии для виолончели с оркестром Бриттена, его же «Военного реквиема», «Узника» Даллапикколы, Eclat Булеза. И еще много могу перечислять, вплоть до «Восьмой главы» Кнайфеля в вашингтонском кафедральном соборе и цикла «Любовь и жизнь поэта» Десятникова в ленинградском Доме композиторов.

– Ваша книга о Бенджамине Бриттене стала первой русскоязычной монографией об английском классике и вышла в свет еще при жизни композитора. Удалось ли Бриттену подержать в руках вышедший том и какова была его реакция?

– Да, Бриттен получил мою книгу. Мне приятно думать об этом. Она и сейчас стоит на полке его библиотеки. Тогда, в 1975 году, состояние его здоровья было плачевным, сам он писем уже не писал, мне ответила его ассистент Розамунд Строуд, с которой спустя полтора десятилетия меня (и моих учеников) связали близкие отношения. Она рассказала мне смешную историю. Когда моя книга ушла в типографию, я написала письмо композитору, спрашивая, какую фотографию он разрешил бы поставить в качестве титульной. И Бриттен прислал мне свой портрет, где он снят в вельветовой куртке на молнии. Отправляя фотографию, он сказал Розамунд: «Раз портрет предназначен для книги в СССР, пусть я буду в куртке на молнии – она напоминает одежду советского коммунистического командира». Довольно смешно!..

– В советские времена искусствознание, в частности музыковедение, было тесно связано с идеологией и настоящим, глубоким исследователям приходилось порой идти на всевозможные уловки, чтобы обойти официальные барьеры. Затем время поменялось, и идеология стала работать в другую сторону. Например, Шостакович из советского классика превратился чуть ли не в диссидента, что сложно назвать правдой. Как найти ту грань, чтобы музыковедение не становилось «политической обслугой»?

– Когда идеологическое давление не оставляло авторам возможности свободного дыхания, цензура внешняя, государственная, сопровождалась цензурой внутренней, авторской. Прессинг оказался двойным. С отменой государственной цензуры внутренняя не исчезла. Отменить указы и приказы можно, но вытравить из сознания людей чудовищный страх оказалось едва ли выполнимой задачей. Это зависит от степени авторской свободы. Высвобождение от множества установленных ограничений и предлагаемых режимом «лекал» не всегда проходило успешно. В конечном итоге тонкость подхода обеспечивает личность пишущего, его талант, знания, способности и его собственные человеческие качества.

– Вышедший под вашим руководством трехтомник «Шостакович в Ленинградской консерватории: 1919–1930» согласно рейтингу газеты «Музыкальное обозрение» в 2013 году вполне заслуженно стал «книгой года». Невозможно не удивиться высокой степени интенсивности музыкальной жизни, царившей в те сложные годы. Влияют ли, по вашему мнению, «сытые» и «голодные» годы на развитие искусства или в истории действуют свои, сложно предсказуемые правила?

– Ход истории указывает на ее цикличность, и я не стану примитивизировать пересказом очень интересные труды в этой сфере знания. По этому поводу много интересных рассуждений вы найдете у философов, социологов, культурологов и, в частности, у Энгельса, в его трудах о положении рабочего класса в Англии. Напряжение трудных лет – социальное, общественное, индивидуально-психологическое – усиливает творческий вольтаж. Вместе с тем художник-гений противостоит окружению (семье, среде, обществу), и в какие именно годы он творит, в «тучные» или «тощие», мало что меняет. Мир заложен в нем самом, в его сознании.

– Сейчас выросло поколение, не знакомое с теми реалиями, в которых приходилось жить Шостаковичу. Случалось ли вам, в том числе в общении с молодыми коллегами, открывать в творчестве Дмитрия Дмитриевича явления, о которых вы раньше не подозревали?

– Конечно! Новое мне открывалось на перекрестках непредвзятых взглядов исследователей (в том числе молодых), обращенных на абсолютно новый или же заново открытый материал. Всматриваться-вслушиваться в знакомое – значит совершать открытия. Именно так живут мудрые мастера-исполнители, которые в хорошо известных музыкальных произведениях обнаруживают глубины прежде незамеченного. Этот процесс бесконечен, а эффект поразителен. Е.А. Мравинский, например, вглядывался в партитуру Девятой симфонии Брукнера на протяжении многих лет и был счастлив обнаружить в ней прежде не замеченное звучание, это наполняло его душу радостью обретения.

– В чем вы видите сейчас главные проблемы музыкального образования в России и что, на ваш взгляд, следовало бы предпринять в первую очередь, чтобы наметить пути решения этих проблем?

– Проблем много, и это естественно. Неестественным мне видится способ их решения. Самая главная, самая острая проблема мне кажется вот какой: образованием и его модернизацией должны руководить умные, высокообразованные и многоопытные профессионалы, заинтересованные в сохранении накопленных богатств академического процесса и в обогащении его опытом современного мирового образовательного процесса. Дилетантизм, цинизм и изоляционизм недопустимы. С их «помощью» реформы становятся не созидательными, а разрушительными.