Существующий с 1987-го коллектив, специализирующийся на исполнении старинной музыки, представил Мессу си минор И.С. Баха, иногда называемую «Высокой мессой». Это произведение – один из самых загадочных и сложных трудов великого мастера. Известно, что Бах работал над этой мессой буквально в последние месяцы своей жизни, – она стала для него своего рода опусом компендиумом. Изощренная математическая сложность (в некоторых частях композитор специально высчитывал количество тактов) и бездонная глубина сочетаются здесь с трогательностью и непостижимой красотой. Доподлинно не выяснено, каким составом месса исполнялась во времена Баха. В распоряжении кантора церкви Святого Фомы в Лейпциге было не больше 20 певчих, однако рукопись партитуры была преподнесена Саксонскому курфюрсту Фридриху Августу II, имевшему достаточно мощную капеллу. Во всяком случае, начиная с XIX века, это творение Баха было принято исполнять монументальными хорами, отчего месса приобретала особую величавость и пышность. И лишь во второй половине XX века горстке энтузиастов удалось сломать стереотип.

Конрада Юнгхенеля можно отнести уже ко второму поколению аутентистов, идущих вслед за такими патриархами, как Густав Леонхардт и Николаус Арнонкур. По своей первой музыкантской профессии Конрад Юнгхенель лютнист, записавший все лютневые вещи Баха и получивший за это ряд престижных премий и наград. В своей трактовке мессы немецкий маэстро сумел уловить особый пронзительный лирический тон и тем самым заставить звучать старинный шедевр удивительно современно и искренне.

В составе приехавшего в Москву коллектива было всего 10 вокалистов (на концерте они стояли антифонно – слева и справа от дирижера по пять человек) и чуть больше 20 инструменталистов. Сольные партии, как это и полагалось в XVIII веке, исполняли непосредственные участники хора. Уже с первого взятого минорного аккорда тутти стало понятно, что слушателя ждет не созидание очередного внушительного монумента немецкому гению, а нечто совершенно другое. Если пользоваться религиозными терминами, то образной доминантой в интерпретации Юнгхенеля стал не Бог карающий, а Бог любящий. И именно в подобной подаче начинает прослушиваться тот непрестанный внутренний диалог с Христом и небом, который Бах вел на протяжении всей своей жизни.

Одно из главных музыкальных чудес, явленных ансамблем «Кантус Кёльн», заключалось даже не в безукоризненно слаженных ансамблях, полном внимании к каждому голосу и отточенностью каждой мелодической линии, а в том, что сложнейшая месса предстала как живой динамический процесс. Это была красота не застывшего горного кристалла, а чистейшего струящегося ручья (как не вспомнить при этом перевод на русский слова Bach!). Музыка обретала силу и, подобно живоносному источнику, обволакивала слушателя, очищая его от того невероятного шумового и ментального загрязнения, которому подвержен житель большого города. Юнгхенель иногда отклонялся от привычных темпов, но это было продуманное, осмысленное решение, способ достижения особо выразительного эффекта. Так, третий хор &laquoKyrie» был сыгран гораздо быстрее, чем на многих записях, но в силу этого в номере появилась взволнованная, страстная и, может быть, даже немного упрямая мольба. Слушатели, не знавшие перевода с латинского, легко могли догадаться, о чем идет речь в распеваемом тексте. В арии &laquoLaudamus te» порхающие фигуры солирующей скрипки изображали взмахи ангельских крыльев, а колючие пульсирующие аккорды у флейт в хоре &laquoCrucifixus» были подобны гвоздям, вонзаемым в тело Иисуса. Самые скорбные страницы мессы (&laquoEt incarnarus» и уже упомянутый &laquoCrucifixus»), где идет речь о страданиях и смерти Христа, Юнгхенель поручил исполнять всего пяти солистам. Кроме прозрачного голосоведения это создавало еще и эффект глубокого личного соучастия, и тем явственнее был контраст, когда на словах о Воскресении вступал весь вокальный ансамбль.

Баховская месса в трактовке ансамбля «Кантус Кёльн» может служить ярким примером того, что для поддержания внимания зала вовсе не обязательно оглушать, а четкая артикуляция и фразировка могут создавать поразительную динамику, способную захватить кого угодно.

Не секрет, что Иоганн Себастьян Бах писал свою музыку, скорее, для самих исполнителей, нежели для зрителей, она могла быть вдохновенной проповедью, сосредоточенной молитвой, но никогда развлекательным шоу. И как только исполнитель начинает «демонстрировать себя», музыка тут же «закрывается» – остаются только внешние звуки. На прошедшем же концерте возник именно живой диалог, который невозможно было не почувствовать. И еще – тот уровень музыкальной культуры, к которому следует непрестанно стремиться.