Кажется, значительно выше своих возможностей выступил Сергей Поляков – его терпкий, жестковатый тенор, в котором обычно много металла, но мало гибкости, в этот раз дал титульному герою не только победные фанфары в ударных ариях (наподобие знаменитой стретты Di quella pira), но и трепетность, нежность, широкую палитру лирических чувств. Монгольский баритон Энхбатын Амартувшин (Граф ди Луна) не только удивил одновременно красотой и мощью своего густого голоса, но и подтвердил, что искусство бельканто давно стало явлением интернациональным.

Заключение фестиваля целиковым оперным полотном напоминало о его начале. Но если в первом концерте прозвучала раритетная «Ласточка» Пуччини (впервые в Москве), то спустя месяц на пятом вечере – вердиевский «Трубадур»: опера популярная и даже имеющаяся в репертуаре одного московского театра – «Новой оперы» (в июне ожидается ее появление и у «соседей», в «Геликон-опере»). Видимо, поэтому из «Новой оперы» и были пригашены немалые силы: оркестр и два солиста – бас Виталий Ефанов на партию брутального Феррандо и тенор Сергей Поляков на титульного героя Манрико. Хоровые сцены исполняли «Мастера хорового пения» Льва Конторовича.

«Трубадур» принадлежит к знаменитой оперной триаде 1850-х годов, что подняла Верди на уровень невероятного признания и в Италии, и во всем мире. Его слава и до того была громкой, но шедевры середины века перевели композитора едва ли не в разряд небожителей. Но если сравнивать «Трубадура» с его «сестрами» «Риголетто» и «Травиатой», а также более поздними шедеврами («Дон Карлосом», «Балом-маскарадом», «Аидой» или «Отелло»), то, пожалуй, «Трубадур» уступит им всем. Опера – роскошная, исключительно нарядная в звуковом отношении, местами даже слишком расцвеченная, в ней масса запоминающихся мелодий, гармоничных ансамблей, она держит внимание прямо-таки апокалиптическими контрастами, но при всем этом великолепии в ней гораздо меньше искренности, простоты, сердечности – того, что отличает самые лучшие оперы Верди. Одни винят в этом несовершенное либретто, другие возлагают ответственность на изначально запутанную драму Гутиерреса, но так или иначе в «Трубадуре» еще очень много просто «оперности» – праздника вокала как такового, за которым не всегда явственно подлинное чувство и вдохновение. Тем сложнее вытянуть из партитуры «живые нотки», которые в ней все же есть, – просто глубоко спрятаны за пышным декором «убойного» вокала. Но, похоже, это удалось сделать на финальном фестивальном концерте.

Первое место в этом грандиозном труде принадлежит великолепному израильскому маэстро Даниэлю Орену. Что он сотворил с заигранной оперой – не поддается рациональному описанию: какие линии и подголоски сумел прочертить, какие контрасты сделать еще более животрепещущими! Однако все это блистательное «ремесло» оперного дирижера – только часть успеха и в итоге огромного эмоционального воздействия. В интерпретации Орена определенно было еще нечто «над всем», что-то более высокого порядка, чем только великолепное исполнение, то, что превращает его в акт художественного высказывания и не исчерпывается описаниями ювелирной нюансировки, дыхания дирижера вместе с певцами, способности преподнести каждый голос максимально выгодно, наконец, рассказом о невероятных пассах маэстро, которые любопытны не сами по себе, а своим удивительным результатом. Под руками Орена лоскутная, противоречивая и изобилующая сомнительными фрагментами партитура (самые вопиющие – многочисленные «объяснительные» монологи) вдруг обретает гармоничную стройность. Это уже не исполнительское искусство – это магия, выход в надмирные сферы…

Квартет вокалистов отозвался на «чары Орена» выше всяких похвал: и голоса, и артистические личности – незаурядные, но в союзе с маэстро они воистину раскрылись особо. Трудно выделить кого-то более других – и в этом еще одна сила исполнения: соцветие ярких индивидуальностей сложилось в превосходный ансамбль. Романтической, мечтательной, с невероятными парящими пиано и кружевной колоратурой, не отрицающей решительного, насыщенного звука в драматических эпизодах, предстала хозяйка вечера Динара Алиева в партии красавицы Леоноры. Огромный и сочный голос петербургской меццо Олеси Петровой позволил создать мощный по силе воздействия образ цыганки Азучены – один из самых колоритных, живых и не клишированных в этой опере. Удивительным достижением певицы являлось то, как она вместе с маэстро умела в нужные моменты укрощать своего «монстра» – роскошный, но непростой в управлении «инструмент», достигая максимума выразительности.

Фото представлено Московской консерваторией