- Дмитрий Александрович, чем так привлекательна Международная фортепианная академия в Комо для преподавателей и студентов и много ли пианистов из России занимаются в ней?

- Об этой академии я впервые услышал в 90-е годы. Помню, как после моего сольного концерта в Женеве мой импресарио познакомил меня с человеком, показавшимся поначалу едва ли не аферистом. Он рассказывал про роскошную виллу и потрясающие рояли, про невероятные материальные условия преподавательской работы, но когда я приехал поинтересоваться, оказалось, что все так и есть. На озере Комо, в самом фешенебельном его месте, где располагаются дома очень состоятельных людей, была куплена сначала одна вилла, а через 2-3 года еще две по соседству, были куплены и действительно потрясающие «стейнвеи». Имя основателя академии, а сначала - международного фортепианного фонда «Theo Lieven» - Тео Ливен, артистическим директором является Уильям Наборе. (Кстати, два месяца назад он давал мастер-класс в Петербурге, откуда взял в академию 19-летнего Сергея Редькина). Первыми преподавать были приглашены несколько профессоров, в частности сын Артура Шнабеля - изумительный музыкант Карл Ульрих Шнабель, американские пианисты Розалин Тюрек и Леон Флейшер, китайский пианист Фу Цонг и я. С тех пор я там и «произрастаю».

В год у нас «пасутся» пианистов шесть-семь, не больше. Раньше мы жили в сказочных условиях: в одной вилле – девочки, в другой – мальчики, в третьей – профессора. Среди учеников из России были Валерий Кулешов, Владимир Мищук, позднее я, например, «сосватал» в академию Алексея Володина, Кирилла Герштейна, Дениса Кожухина, Юлианну Авдееву. Все ученики приезжали на год, некоторые на два, кто-то даже на три. А каждый профессор был здесь 2-3 раза в год по 5-6 дней. Только очень талантливые преподаватели могли оставаться работать, потому что студенты имели право сказать: «А вот до вас был такой-то, так он говорил все наоборот». Меня лично подобные заявления не смущали, я в таких случаях отвечал: «Решайте сами, как вам играть». Был момент, когда нашу «райскую контору» закрыли, но затем новые спонсоры помогли спасти начинание. Правда, академия стала работать уже не на виллах, а в месте чуть поодаль - ближе к Швейцарии, но также на озере арендовали старинное здание, и все продолжилось как прежде.

Список людей, учившихся в академии, это десятки исполнителей, имена которых широко известны в музыкальном мире. Принцип занятий – серия мастер-классов с очень известными пианистами. Никакой «программы обучения». И никаких вступительных экзаменов – мы принимаем на основе прослушиваний. Сюда приходят, в основном, уже после того, как учеба окончена, это такая своеобразная школа повышения квалификации, очень полезная. Победительница последнего Международного конкурса пианистов имени Шопена в Варшаве Юлианна Авдеева занималась в академии два года, и ей это очень помогло.

- Каковы, интересно, основные приоритеты в занятиях с уже сложившимися концертирующими виртуозами?

- Сейчас нет такого понятия, как школа - то есть «обособленная школа» (итальянская, французская, американская, русская), о чем можно было говорить 100 и даже еще 50 лет тому назад. Хотя традиции русской школы все-таки существуют, и та же американская школа, извините, минимум на половину – русская школа. Но проблемы у нас сегодня большие. Очень высоки коммуникации, взаимопроникновения исполнительских культур. Да, мы приобретаем, но и теряем. Теряем, потому что «и жить торопимся, и чувствовать спешим» в музыке, вглубь мало кто рискует уходить - это требует большого бескорыстия в отношении к своему делу. Если мы перестанем гнаться за сиюминутными результатами, а будем думать на десятилетие вперед, тогда традиции сохранятся. Если нет - все пойдет под уклон. Современная молодежь хочет поскорее и поэффектнее показать себя, не более того.

- Это происходит по выбору учащегося или зависит от педагога?

- Это веет в воздухе. И не все педагоги могут устоять от соблазна. Когда я читаю, как какой-нибудь педагог пишет: «У меня 78 лауреатов», - то думаю, о чем же это говорит? По-моему, ровным счетом ни о чем! Потому что зачастую идет воспитание музыканта не самостоятельно мыслящей личностью, а лишь как участника очередного конкурса. Выдрессировать человека, чтобы он получил хорошую премию и с ней - какие-то денежки, какие-то концерты, и чтобы педагог мог сказать: «Вот, у меня лауреат!» А где потом большинство этих лауреатов?

Чем я становился старше, тем больше приходил к выводу, что именно нужно объяснять. К примеру, я спрашиваю студента: «Как ты думаешь, где в этой фразе два центральных звука?» Он тут же за клавиатуру, но я говорю: «Отвечай словами, а не начинай играть». Вот это для меня доминанта. Надо думать, осмыслять, потому что сейчас гораздо труднее найти себе место в жизни – быстро и ловко играют тысячи пианистов. Какая-нибудь 15-летняя японочка играет по беглости не хуже Гилельса. Но только по беглости. А субстанции, сути там - на три копейки.

- Что вы взращиваете в своих учениках?

- Есть у меня выдающиеся, сделавшие очень хорошую карьеру ученики, которыми я ничуть не доволен, потому что они просто эксплуатируют свой невероятный талант. Талантом нельзя гордиться, можно гордиться только степенью реализации таланта. И если у тебя огромный талант, так ты должен вдвойне, втройне его развить. Но если ты просто тиражируешь его годами – это совсем не то, для чего талант дается человеку. Я пытаюсь учить своих учеников так, чтобы по завершении учебы они знали, что делать дальше и как понимать музыку. Многие действуют по схеме «пальцы – уши – сердце - голова». А надо наоборот: «голова – сердце – уши - пальцы». Тогда есть шанс быть долгожителями на концертной эстраде, людьми, которые всегда сохраняют уровень пианистической планки, не позволяя ей опуститься до того, чтобы главным критерием были аплодисменты, деньги, звания и т.д. Вот, например, Григорий Соколов: он даже не заслуженный артист. Он просто Григорий Соколов. Это то, о чем я всегда мечтал. Я мечтал, что мы – люди, выступающие на концертах, - будем иметь только имя и фамилию, к которым никакие звания уже ничего не добавят. Ни «лауреат международных конкурсов», ни «народный артист СССР», никакие другие почетные определения не должны быть критериями для публики и для самого музыканта.

- Не могли бы вы посоветовать, как учить детей мыслить «не пальцами, а головой»?

- Меня самого - до тбилисской музыкальной школы-десятилетки – учила этому моя бабушка. Она просто приобщала меня к музыке. Она много играла мне, причем выбирала не Майкапара, а «Аппассионату», «Лунную» сонату, Фантазию Шуберта, пела романсы Рубинштейна, Чайковского, водила на симфонические концерты.

- Иными словами, все дело в личности педагога?

- Это имеет огромное значение. Другое дело, бывают несовпадения сильной личности учащегося с сильной личностью педагога, и тогда возникают конфликты. Из истории педагогики известно, что и от Нейгауза уходили ученики, и от Гольденвейзера уходили. Но это не значит, что кто-то из них плохой, я бы говорил о несовпадении полей, что всегда приводит к разрыву, если поля сильные. У меня тоже были два таких случая. А вообще сегодня профессионально заниматься музыкой нужно только в том случае, если ты понимаешь, что не можешь без этого существовать. И конечно, не стоит идти на компромиссы и выбирать те дороги, которые, на первый взгляд, обещают скорейшие результаты.