Показу «Фауста» в Москве явно благоволила фортуна. Идея фестиваля, прошедшего на сцене Детского музыкального театра им. Н. Сац, у его художественного руководителя Георгия Исаакяна возникла буквально на переломе нынешнего сезона. Это случилось после того, как он возглавил Ассоциацию музыкальных театров России, которая уже в апреле должна была отметить свое десятилетие. В силу этого пилотный смотр, приуроченный к юбилейной дате, получился небольшим. Кроме «почти своего» «Фауста», ведь он был поставлен никем иным, как Г. Исаакяном, в программу фестиваля вошли также два опуса Чайковского – собственная «Иоланта» в постановке Д. Бертмана и показанная на Малой сцене хореографическая сказка «Спящая красавица» (продукция Санкт-Петербургского детского музыкального театра «Зазеркалье»).

Но, как говорится, лиха беда начало, а первый фестиваль уже только затем и стоило провести, чтобы в столичной афише вновь возникло название, исчезнувшее много сезонов назад. В ростовском «Фаусте» нет ни тени приторной сентиментальности последней постановки Большого театра (1992), ни откровенно жесткого «любительского» эпатажа спектакля Музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко (2001). Актуальный с точки зрения театрально-постановочной эстетики новый «Фауст» предстал образцом счастливого соединения концептуальной логики, здравого режиссерского смысла и безусловного пиетета к изначально возвышенной романтике оперного жанра. 

Замысел спектакля принадлежит Вячеславу Кущёву, художественному руководителю и генеральному директору театра. Он сформировал постановочную команду, в которую наряду с режиссером Г. Исаакяном пригласил художника-сценографа из Германии Эрнста Хайдебрехта. Этот творческий костяк дополнили художник по костюмам Наталья Земалиндинова и художник по свету Ирина Вторникова, а весьма впечатляющую оркестрово-хоровую составляющую обеспечили главные музыкальные руководители труппы – дирижер-постановщик Андрей Аниханов и хормейстер-постановщик Елена Клиничева.

По словам В. Кущёва, спектакль, «перенеся действие в символическое пространство, возвращает нас в круг философских идей гётевской трагедии и вновь заставляет задуматься о главных вопросах бытия человека». В развитие темы Г. Исаакян утверждает, что его «Фауст» – это «размышление о природе зла, о том, в каких разных, неожиданных, парадоксальных обличиях предстает оно перед нами», о «неистребимости зла как оборотной стороны добра» и о «женщине, которая спасает мир». 

Костюмный дизайн спектакля, исполняемого на языке оригинала – французском, не привязан к конкретной этнической и временнóй реальности, но, кажется, за основу взят стиль эпохи создания и трагедии Гёте, и оперы Гуно. Абстракция сценографии «модерн» и яркая театральность костюмов, в покрое которых угадывается и немецкое, и французское, уравновешивают друг друга, придавая облику постановки лаконичность, воздушность, создавая ощущение чувственно-психологического эфира, в котором Светлое и Темное ведут неравную игру. 

Эта игра потрясающе увлекательна. Спектакль начинается с «вселенской пустоты», когда на пространстве голой и черной сцены Фауст-старик делает свой роковой выбор, призывая силы Тьмы. Мефистофель, появившись на зов, как и положено, в плаще и шляпе с пером, быстро ассимилируется, как и Фауст-юноша, в типичного представителя нашего времени. В нужные моменты пространство сцены заполняется конструкциями, создающими убедительные иллюзии «островков» сюжетных локализаций: массовой сцены ярмарки, садика Маргариты, ее дома, площади перед храмом, самого храма и темницы. «Вальпургиева ночь» (в хореографии М. Лавровского) вынесена в этой постановке в самый финал. После нее хоровой апофеоз вновь возвращает к миру «вселенской пустоты», но уже искупленному жертвенной смертью Маргариты, душа которой отныне спасена. Зловещий задник, в виде то ли крыла демона, то ли пятна его черной души, присутствует в спектакле всегда, но не всегда виден из-за постоянно меняющейся сценографии, однако для всего скрупулезно выстроенного здания психологической мистерии он служит важным сюжетообразующим символом. 

Спектакль красив своей пластикой, графичностью «скульптурного» восприятия и драматическим наполнением мизансцен. Все его персонажи, заключенные в достойную оркестровую оболочку, в чисто артистическом аспекте достоверны и убедительны. Но уровень погружения солистов в ткань партитуры весьма неровен. Геннадий Верхогляд (Фауст-старик), Александр Лейченков (Фауст-юноша) и Борис Гусев (Мефистофель) в вокально-стилистическом отношении явно недобирают. Зато в спектакле есть просто замечательная, лирически хрупкая и трогательная Маргарита (Наталья Дмитриевская), аристократично-благородный Валентин (Денис Болдов), подкупающий своей непосредственностью Зибель (Юлия Изотова) и запоминающаяся острохарáктерная Марта (Элина Однороманенко). Именно на этом квартете солистов и зиждется фундамент музыкального дома, который построил Г. Исаакян.