– Расскажите о вашем творческом кредо, о ваших идеях, концепциях.

П. Аблингер: Меня интересует вопрос, что есть музыка и как музыкальная система соотносится с социальными системами.

Р. Сендо: У меня есть концепция «насыщенной» музыки, меня интересует категория насыщенности. Последние 10–12 лет я не использую инструменты привычным, нормальным способом. Я пытаюсь создать как бы «электрический» звук акустическими средствами и, таким образом, трансформировать их природу. Также мое творчество связано с интегральной дезориентацией звука, ощущением потерянного контроля над звуком. Энергетика ритма для меня имеет значение ритуала. Как в древнем танце.

Б. Фуррер: Сейчас меня интересует театр, сочетание музыки с другими искусствами. Для меня привлекательна идея соединения музыки и речи, звука и смысла, различные возможности использования голоса. С 2003 года я пишу много театральных опусов, в том числе работаю в жанре оперы.

– Считаете ли вы возможным продвигать и развивать ваши идеи в музыке учеников? Или вы считаете, что ваша задача заключается только в корректировке их партитур согласно неким универсальным законам композиции?

П. Аблингер: Я всегда говорю студентам, что они ничего не должны менять только потому, что я сказал. Предлагаю им выспаться и решить позже. Если они легко забывают мои рекомендации, значит, для них они не истинны. Если же не могут забыть, тогда им нужно глубже копать в этом направлении.

Р. Сендо: Вначале молодой композитор испытывает чье-либо влияние. Новая музыка не может возникнуть из ничего. Но затем надо обходить это влияние, искать свой индивидуальный голос, следовать в творчестве своим путем. У студентов уже должны быть собственные идеи. Когда я вижу, что у молодого композитора есть тенденция следовать моей манере, я стараюсь его от этого отговорить и призвать к поиску своей оригинальной концепции. Найти собственный голос очень трудно. Конечно, вполне естественно, что музыка моего студента близка моей, но моя задача – показывать ему и другие пути.

Б. Фуррер: Надо создавать собственные правила и методы для выражения своих концепций. Надо точно представлять, какого звучания хочешь добиться, и уметь переводить это представление в нотную запись. Прежде всего студенты должны искать собственный голос. Ведь композиция – это не только ремесло. Важно задавать им правильные вопросы и добиваться адекватной рефлексии, самоанализа с их стороны. По большому счету это единственное, чему в композиции можно научить.

– Есть ли вообще универсальные законы или музыку стоит оценивать исключительно по тем индивидуальным законам, которые создает сам композитор?

П. Аблингер: Те правила, которые мы создаем заново каждую минуту, и есть универсальные.

Р. Сендо: Конечно, есть универсальные законы, но каждый композитор должен создать свой вариант этих универсальных законов. Мы не можем отменить гармонию или контрапункт, но мы можем поработать над искажением этих идей и таким образом создать что-то новое.

Б. Фуррер: В композиции общепринятых правил не существует. Если работаешь концептуально, сочиняешь музыку или импровизируешь, надо следовать одному пути, искать то, что ближе твоей природе, собственный музыкальный язык и отказываться от всего ненужного и случайного. Современная музыка очень разветвлена, и у каждого должна быть своя «точка зрения», своя перспектива. В моей стране идея индивидуальности очень важна, хотя сегодня все поглощает механизация. Бывает, у разных композиторов, живущих в разных частях света, рождаются похожие идеи. Это современная реальность, где нет и не может быть изоляции.

– Есть ли у вас оригинальные методы преподавания композиции?

П. Аблингер: Нет.

Р. Сендо: Нет. Я человек интуиции. Я не обучаю тем или иным правилам композиции, а пытаюсь передать некое ощущение. Иногда я могу понять, какую музыку пишет композитор, даже не зная его сочинений, его партитур, а просто встретившись с ним. В этом я подобен шаману.

Б. Фуррер: Методов нет, я просто стараюсь понять ученика, в чем он нуждается (в критической дистанции или в поддержке, поощрении), понять его партитуру. Худший вариант – это когда навязывают определенную эстетику. Надо внимательно относиться к тому, как сам студент видит мир, слышит звук. В идеале преподавание композиции – это обмен.

– Насколько вообще композиции можно научить?

П. Аблингер: Вполне.

Р. Сендо: Конечно, можно. Однако надо говорить не только о музыке, но и о философии. Должен быть баланс между партитурой и трансцендентным состоянием сознания.

Б. Фуррер: Я не могу гарантировать, что тот или иной мой студент станет первоклассным композитором. Не надо переоценивать мою роль, я могу только в определенной мере направлять. В основном же студент должен сам определиться в своих пристрастиях и ориентирах, это должно быть саморазвитие. С некоторыми у меня вообще нет эстетических точек соприкосновения, но всегда есть возможность найти точки пересечения в эстетической дискуссии. Обучение – это вообще во многом дискуссия, а не навязывание своего видения.

– Расскажите о том, как проходит академия, о ваших впечатлениях, атмосфере.

П. Аблингер: Подобные мероприятия озадачивают и изнуряют всегда и всюду. Профессор должен выкладываться и быть готовым к тому, что его «съедят».

Р. Сендо: Учителя и семинаристы очень много времени проводят вместе. Это невероятный опыт преподавания для меня.

Б. Фуррер: Очень своеобразно. Фантастическая неглобализированная атмосфера, не очень много семинаристов, но очень плотный график. Мы постоянно общаемся, причем не только студенты с профессорами, но и сами студенты обмениваются впечатлениями и информацией между собой. Это очень ценно. Студенты в основном из российских регионов, но очень разные, есть и несколько иностранцев. Преподаватели тоже очень разные, хотя я и Петер Аблингер учились у одного педагога – Романа Хаубеншток-Рамати.

– Есть талантливые молодые композиторы, идеи которых вам кажутся интересными?

П. Аблингер: Да, есть очень талантливые, некоторые из них из России.

Р. Сендо: Есть множество идей и возможность их развивать в дальнейшем. Я не хотел бы выглядеть слишком дипломатичным, но в каждом студенте есть индивидуальное дарование, которое можно развивать.

Б. Фуррер: Да, есть. Некоторые очень талантливы, очень высокого уровня, но в той или иной мере талантливы и интересны все, в каждом есть что-то, что меня интригует. Наверное, я бы не стал упоминать имена. Например, было произведение одного композитора в жанре мультимедиа (с видеорядом), которое стало для меня сюрпризом: я знал его автора раньше и теперь был удивлен зрелостью его идей.

– Насколько академия в Чайковском отличается от европейских аналогов? В чем ее специфика?

П. Аблингер: Разница в том, что это удивительный город Чайковский!

Р. Сендо: Разница, конечно, очень большая, но есть и общая творческая атмосфера.

Б. Фуррер: Академия в Чайковском не так глобализирована, как европейские. В Дармштадте, например, семинар с богатой историей, в нем принимают участие молодые композиторы со всего мира. Дармштадт меня не вдохновляет, тем не менее я поеду туда преподавать в следующем году, уже обещал. С одной стороны, конечно, интересно знать, что происходит в разных частях света, с другой – слишком много информации, много учеников, поэтому не хватает времени на каждого, отсутствует личный подход… Это как большой рынок, глобальный базар. А в Чайковском учеников немного и времени предостаточно. К тому же все это проходит под эгидой Московского ансамбля современной музыки – коллектива высочайшего профессионального класса, искренне заинтересованного в исполнении современной музыки и открытого разным ее направлениям.

– Что бы вы хотели изменить в формате академии?

П. Аблингер: Можно открыть неконцертные форматы презентации проектов – например, музыкальные инсталляции.

Р. Сендо: Пожалуйста, ничего не меняйте!

Б. Фуррер: Было бы больше возможностей, если бы было представлено больше разновидностей инструментов. В остальном это дело надо просто продолжать.

– Какие направления, тенденции, музыканты кажутся вам актуальными и перспективными?

П. Аблингер: Рано или поздно мы должны преодолевать мейнстрим. Но неизбежно это преодоление приведет к мейнстриму будущего.

Р. Сендо: Хельмут Лахенман, Беат Фуррер и я.

Б. Фуррер: Чтобы более-менее адекватно оценить явления сегодняшней музыкальной сцены, надо посмотреть на нее через призму 20, 50 или даже 100 лет, нужна временная дистанция. Тогда будет ясно, что важно, а что нет.

– Есть ли у вас выходы в альтернативную сферу рок-музыки или, может быть, фольклора, джаза?

П. Аблингер: Я был джаз-роковым музыкантом перед тем, как начал изучать композицию. Также я сотрудничал с фолк– и рок-музыкантами.

Р. Сендо: Да, есть. Я считаю, что это нормально для моего поколения. Подобно многим, перед тем, как стать композитором, у меня был опыт игры в рок-группе, опыт исполнения рэпа, и это очень важно. Это дает связь с музыкой напрямую, без посредничества партитуры.

Б. Фуррер: Первоначально у меня было классическое образование. Я уже сочинял музыку, но потом начал увлекаться импровизацией, заниматься джазом и почувствовал разделенность. У меня были две параллельные жизни. С одной стороны, я любил Майлза Дэйвиса, Джона Колтрейна, доверял творческому потенциалу спонтанных решений, с другой – был классическим композитором. Я играл в джазовой группе (и до, и после моего переезда в Вену), с замечательным перкуссионистом Вольфгангом Райзингером мы гастролировали по разным городам. Но спустя какое-то время мне показалось, что мое творчество закончилось, что я зашел в тупик. С тех пор я больше не импровизирую (за исключением случая, когда в Берлине один трубач позвал меня поиграть халтуру вместе с ним). Я не смог соединить эти два мира. Я пробовал записывать на нотной бумаге то, что не подлежит записи, что надо импровизировать, например музыку фламенко, и тем самым разрушал ее суть. Конечно, и джаз, и фламенко могут влиять на меня, но опосредованно.

– Есть ли что-либо запрещенное в композиции, чего делать категорически нельзя?

П. Аблингер: Запрещено что-либо запрещать.

Р. Сендо: Музыка не должна быть просто демонстрацией ремесла. Она строится в соответствии с самыми разными законами, но не стоит следовать какому-либо правилу ради самого правила. Музыка должна быть трансцендентна, она должна переступать границы.

Б. Фуррер: Если общество считает, что в музыке что-то запрещено или невозможно, обязательно придет композитор, который покажет, что это возможно. Но я не приветствую тезис «в композиции можно все». Сочинение не должно быть эклектичным, это не супермаркет. Композитор должен нести ответственность за выбор материала, должна быть какая-то самодисциплина. Постмодернистский подход, с моей точки зрения, – это слишком легкий путь. К тому же постмодернизм функционален, прагматичен, вообще я считаю, что он несостоятелен. Можно критично относиться к современной культуре, но нельзя говорить, что это законченный проект.

На фото лекция Р. Сендо. Фото Сэ Хёнга Кима