Всегда жили и сейчас живут вокруг нас люди, о которых широкая публика, может быть, мало что знает. Их имена не относятся к разряду «громких», их деятельность протекает как бы незаметно, ценность их достижений осознается не сразу. Но спустя годы, оглядываясь назад, начинаешь понимать смысл и значение их пусть и «негромкого» творчества. Начинаешь осознавать, что их вклад невычитаем из истории нашего музыкального искусства. Вот как раз к этой породе людей и принадлежал Павел Васильевич Лобанов.

Мне довелось близко познакомиться с ним лишь в 1990-х годах, хотя на его запоминающуюся внешность, его стремительную, летящую походку я обратил внимание еще в годы учебы в Училище им. Гнесиных. Сначала, когда я предложил Павлу Васильевичу сделать беседу с ним, он отнесся к этому без энтузиазма. И первыми словами, которые произнес, когда я явился к нему домой, были: а давайте я покажу вам наш семейный альбом. И позднее, когда мы подружились, а точнее сказать, он удостоил меня своей дружбой, наша беседа вышла в журнале «Музыкальная академия» именно под таким названием: «Комментарий к семейному альбому».

Судьба П. В. Лобанова достаточно необычна. Он в равной мере, что бывает совсем нечасто, был и пианистом, и инженером. Один из лучших учеников великого Софроницкого, он во многом унаследовал его манеру, и когда на свое 80-летие дал сольный концерт в Музее Скрябина, с которым его связывали последние десятилетия жизни, известный критик А. Золотов неслучайно уловил в исполнении присутствие духа самого Софроницкого.

П.В. Лобанов оставил немало музыковедческих исследований, ему принадлежит, в частности, книга «Скрябин – интерпретатор своих композиций». Книга явилась итогом многолетней работы над расшифровкой сохранившихся валиков фирмы «Вельте-Миньон», на которых в начале ХХ века была запечатлена игра Скрябина. Работа оказалась сложным техническим экспериментом: поскольку ни одного воспроизводящего аппарата этой фирмы у него под руками не было, он самостоятельно сконструировал довольно замысловатое устройство, и в результате появились многочисленные расшифровки игры старых пианистов, Скрябина, конечно, в первую очередь.

Павел Васильевич постоянно и очень серьезно занимался проблемами звукозаписи, ее акустических аспектов, а также возможностей ее применения в педагогическом процессе. Интересовали его и проблемы собственно фортепианной педагогики, ее методов и границ. Дискуссии, которые во второй половине ХХ века велись вокруг этих тем, очень волновали его. Например, тема «исполнитель и нотный текст», активно обсуждавшаяся в прессе. То было время первого расцвета звукозаписывающей индустрии, связанного с внедрением долгоиграющих пластинок. Занимала его и проблема цветомузыки, которой так увлекался Скрябин.

Свыше 30 лет (1950–1983) Павел Васильевич провел в стенах Института им. Гнесиных, создав там лабораторию звукозаписи. Много усилий затратил на внедрение звукозаписи в учебный процесс. В частности, им были выпущены записанные на пленку, прокомментированные самими исполнителями интерпретации Е. Гнесиной, Т. Гутмана, М. Гринберг, А. Иохелеса, Е. Либермана и ряда других. Многие из этих «звуковых пособий» были изданы на пластинках фирмы «Мелодия». Помимо этого, он придумал записывать музыкальные диктанты для заочников не только на фортепиано, но и на скрипке, трубе, домре, баяне. По его словам, здесь ставилось задачей воспитание не только зуковысотного, но и тембрового слуха. К сожалению, с уходом Павла Васильевича из института эти интересные опыты прекратились.

Но, вероятно, самым значительным, воистину историческим его вкладом в этой области оказались аудиозаписи уроков Г. Нейгауза и В. Софроницкого. Уроки Нейгауза, диск с которыми сейчас доступен каждому в качестве приложения к третьему тому «Литературного наследия Г. Нейгауза» (М., 2008), а также небольшая по длительности киносъемка (к сожалению, немая) дают представление об уникальной творческой обстановке во время этих уроков и являются неоценимым подспорьем для каждого, кто интересуется традициями нашей фортепианной педагогики.

* * *

…На страницах дневников П.В. Лобанова сохранилось немало очень тонких замечаний и афоризмов, отразивших дискуссии давних лет.

Например: «Если звукозапись – это лишь «музыкальные консервы», то нотная запись – это не более чем «поваренная книга».

«Педагогов можно разделить на тех, кто считает, что музыке научить нельзя, и тех, которые считают, что учат музыке. Первые понимают под «музыкой» творчество, в котором они предоставляют свободу ученику и почти не вмешиваются. Вторые стараются «развивать» творчество в учениках, «учат» творчеству. Вероятно, первые нужны для талантливых учеников, со своей индивидуальностью. Вторые же – для середнячков».

«Мы не можем воссоздать то, что сочинил композитор, что именно он слышал своим внутренним слухом, а потом записал нотными знаками на бумаге. Художник оставляет нам оригинал (свою картину или рисунок), а композитор ― всего лишь нотный текст. Когда-то Прокофьев говорил, что Софроницкий исполняет его «Сарказмы» лучше, чем он их написал. Он имел в виду, конечно, не нотный текст, а тот потаенный «оригинал», который звучал в его сознании при создании произведения»…