КОНЦЕРТ ПЕРВЫЙ. БЗК. «ПОБЕДА ВОССТАНИЯ ОБЕСПЕЧЕНА!»

Хотелось бы посмотреть, кто сегодня пошел бы на концерт, в афише которого – Вторая симфония Шостаковича «Октябрю» и кантата Прокофьева «К 20-летию Октября». От одних названий с души воротит. Но если стоит фамилия Владимира Юровского – успех обеспечен: неважно что, важно как! И концерт состоялся при огромном стечении публики, обычно называемом давкой.

20-летний Шостакович писал свою одночастную Вторую симфонию к десятилетию Октября. Он нуждался в деньгах. А тут – такой заказище от Госиздата! Но, получив кондовые стихи истового комсомольца А. Безыменского, расстроился. А 6 мая написал со свойственным ему мрачным юмором: «Мечтаю умереть до 1-го августа (срок представления моего патриотического сочинения)». Симфонию приняли; исполнил ее впервые гениальный дирижер Николай Малько.

…Как же изысканно, лучше некуда, ГАСО начал этот 20-минутный опус подземным гулом, эдаким невидимым брожением еще дремлющих пассионарных сил! Казалось, включены какие-то-то стереоэффекты. «Да, начало Второй симфонии – чистый Лигети», – прокомментировал мне композитор Сергей Невский. А я бы сказала – это до сих пор чистый авангард, но вся штука в том, что Шостакович, не поддающийся теориям, всегда был выше этого искусственного понятия, вмиг разрушая обманчивые впечатления приземленными выходками.

Вот и тут – зазвучал фабричный гудок, вступил хор – и все опрокинулось! Во-первых, потому что симфония, больше похожая на вокально-симфонический диптих, изначально расколота пополам. Но, что печальнее, Хор им. Свешникова не соизволил проработать текст как формальный набор звуков столь же тонко, сколь оркестр до ноты выделал свою «партию». В результате – пели по-советски, колхозом (видимо, хор счел это «исторически приближенным исполнением»), и нельзя было разобрать: где там «Ленин», где «Октябрь», где «гнет», а где «борьба».

В 2006 году литературный критик Дмитритй Бавильский занятно писал об этой симфонии в «Новом мире»: «Я все время никак не мог понять, почему не могу слушать вокальные циклы Малера. А просто природа (порода) иная, реалии другой культуры. А тут мне, воспитанному на меди гимна Советского Союза, все очень даже с маслицем ложится…» Но как же изменились времена и нравы: ведь новое поколение придерживается прямо противоположной точки зрения! А торжествующее завершение симфонии кто-то назвал «мажором, не имеющим тени» (как известно, тень не отбрасывают привидения).

Жутковатые раздумья нарушило появление Гидона Кремера: пробираясь через оркестр на авансцену, он, как всегда, держал свою скрипку высоко над головой. Прозвучал Концерт Моисея Вайнберга (1959), которого Шостакович высоко ценил. Тема революции была продолжена весьма интересно. Отчаянные монологи скрипки свидетельствовали, насколько губительно она повлияла на жизнь людей, особенно на их потаенный внутренний мир, теснимый агрессивными лозунгами. У первого исполнителя концерта Леонида Когана эта музыка звучала мягче, но в то же время более лирически-болезненно, как невидимые миру слезы. У Кремера на первый план вышла рефлексия, уничижительность ко всякой мертвечине.

Всепонимающий зал был награжден бисом. 

– Игорь Лобода. Реквием, – объявил Кремер.

И поверх Вайнберга лег еще венок памяти погибших на Украине. Пьеса построена на остроумном столкновении пары цитат: двух первых цепких нот из «Бабы-Яги» Мусоргского и мелодии «Реве та стогне Днипр широкий», которая к концу переходит в погребальный плач-стон – Кремер умеет уйти в запредельные звучания.

Казалось бы, куда плотнее по смыслу? Однако последовала мировая премьера «Трех стихотворений Ольги Седаковой» резидент-композитора ГАСО Александра Вустина. Исполненные солистом Максимом Михаловым, они произвели сильнейшее впечатление, да что там – припечатали стыдом. Нельзя не процитировать Седакову: «Вот они, в нишах, / бухие, кривые, / В разнообразных чирьях, фингалах, гематомах / (– ничего, уже не больно?): / кто на корточках, кто верхом на урне, / кто возлежит опершись, как грек на луврской вазе. / Надеются, что невидимы, что обойдется. / Ну, братья товарищи! / Как отпраздновали? / Удалось? / Нам тоже».

Убийственно точно выстроил вечер Владимир Юровский. Стихи Седаковой Вустин превратил в упрек самой революции. А Максим Михайлов, не смазав ни слова, явил себя трагическим артистом, особенно во второй части «Безымянным оставшийся мученик» – в монологе страдальца, для кого «темница – до окончанья мира». Сколько их было? Тридцать, сорок миллионов? Своих же граждан! Добрых четыре-пять европейских стран.

Жирную точку в концерте поставила прокофьевская кантата на партийные тексты Маркса, Ленина и Сталина. Это все снова на потребу «братьев-товарищей».  И как же презабавно там бродит в начале в оркестре призрак коммунизма (в звуках, конечно)! Постепенно разворачивается борьба. И на словах Ленина «Победа восстания обеспечена!..  Погибнуть всем, но не пропустить неприятеля» – начинается просто какой-то шабаш на Лысой горе, а не революция! Это Прокофьев умеет бесподобно. 

Пело уже два хора, но если бы Сталин слышал эту словесную кашу – расстрелял бы всех: ни слова ж не поймешь! Хотя поди спой: «Товарищ Ленин завещал нам верность принципам Коммунистического интернационализма». Или вот это, сталинское, особенно грамотное: «Приятно и радостно иметь свою Конституцию, трактующую о плодах наших побед». 

Если Шостаковичу еще со скрипом можно приписать старание проникнуться новыми идеями нового века, то Прокофьева, без сомнений, волновали лишь чисто формальные задачи. Хотя он сильно рисковал: кантата написана уже в жутком 1937-м, шутки в сторону. Но вот вам «рЕ-Эзуль-тАты» (именно так она поется): опус был сразу же запрещен из-за «непонятной музыки», и его премьера состоялась лишь в 1966 году!

…По левую сторону партера БЗК выстроился дополнительно военный оркестр; по правую – «матросы с гармошками» (аккордеонисты), так напомнившие «Десять дней, которые потрясли мир» на старой «Таганке». Было смешно и страшно. Особенно когда «товарищи» в бескозырках входили в зал. Наверное, это уже озноб по коже на генетическом уровне. Так что аутентичность удалась.

Трудно сказать, в какой момент события 1917 года превратились даже для школьников в презрительное «ВОСР». И какая редкость, что на фоне двух десятков заметных юбилейных выставок, спектаклей, дискуссий именно филармонический концерт заставил глубоко задуматься о революции, никак не поддающейся осмыслению. О том, что же это был за абстрактный народ, во благо которого она делалась. И почему многие достойные личности приветствовали кровавое и, как оказалось, бесполезное событие, лишь изувечившее ХХ век. Мысли эти оказались очень горькие.

КОНЦЕРТ ВТОРОЙ. КЗЧ. СЕРЕНАДЫ И БРЫЗГИ ПОД СОЛНЦЕМ

Три дня спустя ГАСО во главе с Юровским одарил Москву менее жесткой программой. Как и должно было случиться, дирижер не прошел мимо юбилея киевского композитора Валентина Сильвестрова (р. 1937). «Серенада» для струнного оркестра (1978) предвосхищала переход этого знаменитого авангардиста к самой настоящей кантилене, без которой, собственно, и невозможна серенада.

Для того чтобы в современном мире, склонном к разрушению, перекинуть, например, совершенную по форме арку, нужно много усилий. Не меньше, чем понадобилось астронавту из «Марсианина», чтобы прорастить клубни картошки. И когда в музыке «Серенады» из долгого стылого неблагозвучия вдруг вырастает то, что уже можно назвать мелодией, оркестранты радостно вкладывают в нее душу. Фокус в том, что чем она тут проще, чем ближе к презираемой «эстраде», тем прекраснее кажется! Под овации зала Юровский поднял вверх партитуру, переадресовав аплодисменты автору.

Затем второй раз блеснул Гидон Кремер – теперь в скрипичном Концерте Виктора Кисина (р.1953), специально для него написанном. Настолько специально и по мерке, что казалось, будто сам Кремер сочинил его для себя! Этот чистый звук, не знающий риска на струнах, эта идеальная расстановка звуков во времени, это напряженное будоражащее предчувствие – отличительные черты выдающегося скрипача. Кисин дал ему бенефисные возможности. Удивительно, когда обвалу, чуть ли не камнепаду звуков в оркестре противостоит одинокая скрипка Гидона! А иногда она словно вытягивает из оркестра целый шлейф или заставляет его фонтанировать цветными россыпями. А потом ты чувствуешь, что за ней, такой маленькой, оказывается, стоит грозное благородное воинство, готовое по первому ее зову ринуться за лидером (который тут – скрипка, а дирижер – всего лишь управляющий звукового действа).

Гидон Кремер тоже отдал дань музыке Сильвестрова: на бис исполнил его «Серенаду» для скрипки соло, больше похожую на тихую жалостливую славянскую песню. 

Но в конце концов пора и меру знать в интеллектуальных играх с публикой. И Юровский победно завершил свою недолгую столичную гастроль «Альпийской симфонией» Рихарда Штрауса. Это было мудро. 22 эпизода восхождения в горы, от рассвета до заката, со всеми красотами природы без идейных заморочек – царский подарок публике от оркестра. Написав эту симфонию, Штраус признавался, что «наконец-то постиг искусство оркестровки». Вот и Юровский, «воспользовавшись» симфонией, показал возможности оркестра вообще и неплохие способности ГАСО в частности. А уж духовые и ударные предстали во всей разнообразной красе, озвучивая цветущие альпийские луга, ручьи и водопады, брызги под солнцем, лес и пенье птиц, буйные ветры и грозы… Как отрадно, когда из ГАСО выжимают все, на что он способен!

Остается вздохнуть: «у нас» – фабричный гудок (у Шостаковича) и треск пулеметов (у Прокофьева), «у них» примерно в это же время (1915) – пастушья дудочка и коровий колокольчик. А уж как старался парень у колеса, изображавшего завывание ветра! Литавр в «Буре» задействовано целых три, не считая шеренги других ударных. Дирижер в такие минуты должен чувствовать себя Зевсом!

Правда, сработал немного эффект остаточной памяти: в наиболее бурные моменты казалось, что хор вот-вот грянет из-за кулис «Интернационал». Но нет: альпийское солнце закатилось величаво, флейты сверкнули его последними лучами, миролюбиво загудели тромбоны – и все окончательно спустилось в нижний регистр органа. Такую красивую картинку, доступную нам лишь в мечтаниях (в отличие от автора), подарил нам напоследок оркестр.

Теперь ждем маэстро Юровского с его непостоянной, пунктирной к нам любовью в феврале. Будет Гайдн, Чайковский, Стравинский, Мартину. И Первый виолончельный концерт Шнитке в исполнении мятежного Александра Князева.

На фото: Г. Кремер, В. Юровский и музыканты ГАСО им. Е.Ф. Светланова