За последнее время Камерный зал Московской филармонии воистину расцвел. Иного слова не подберешь, лишь заглянув на филармонический сайт и посмотрев хотя бы ряд последних концертов, прекрасные видеозаписи которых теперь доступны любому желающему. Архив сайта, кроме всего прочего, позволяет вернуться и к интересным концертам прошлых сезонов, так что слушатель (и одновременно зритель) легко может при желании, как бы «перебросив мосты», совместить в своих впечатлениях события, происходившие в разное время.

Я ограничусь лишь теми концертами, где участвовали музыканты, сопричастные консерваторскому факультету исторического и современного исполнительского искусства. Роль этого факультета, с моей точки зрения, до сих пор недооценена, тогда как, судя по всему, там происходят разнообразные и важные события, что и подтвердилось на концертах, которым посвящена данная статья.

Аутентика, как мне кажется, сейчас переживает одновременно и несомненный расцвет, и нелегкие времена. Большинство принадлежащих этому направлению музыкантов уже признает, что в строгом смысле слова аутентизма не существует, поскольку с помощью исторических клавиров (равно как и других инструментов) мы способны лишь приблизиться к звучаниям и ароматам той эпохи, когда эти сочинения создавались. Используя даже идеально точные копии исторических инструментов, музыканты, на них играющие, все равно, если можно так выразиться, «вливают новое вино в старые меха».

Начнем с концертов, полностью посвященных музыке Моцарта, где соратники Любимова и он сам исполняли различные произведения этого вечно юного композитора. И особую прелесть и новизну их трактовкам придают звучания как раз старых, одно время вроде бы совсем забытых инструментов, как то: клавесин, клавикорд и хаммерклавир. Характерной особенностью подобных концертов служат обычно и краткие, но содержательные комментарии, с которыми перед игрой выступает каждый участник.

Честно признаюсь: смотря и слушая такие концерты в видеозаписи, получаешь как бы даже больше информации, чем когда присутствуешь в самом зале. В этом «виртуальном» присутствии, которое по желанию можно осуществить сколько угодно раз, дабы вникнуть во все детали исполнения, безусловно, есть свои плюсы, хотя, конечно, живой концерт не утратил и, наверное, никогда не утратит своих качеств единичного феномена и контакта с аудиторией, окружающей тебя в зале.

Подобные чувства я испытал на самом себе, побывав на таком концерте 7 марта, где помимо самого Любимова выступила его бывшая ученица, а теперь и коллега Елизавета Миллер, которая в равной мере владеет не только хаммерклавиром, но и клавесином, и современным фортепиано, что, впрочем, характерно для многих преподавателей ФИСИИ. Мне уже доводилось писать об искусстве этой талантливой ученицы нашего выдающегося пианиста и клавириста, но там шла речь о Бетховене (см.: «Играем с начала», № 10, 2016). На этот раз в исполнении Е. Миллер мы услышали Сонату C-dur, К 309, Вариации на тему арии Salve tu, Domine из оперы «Мнимые философы» Паизиелло, К. 398, а в интерпретации А. Любимова прозвучала Соната F-dur, К. 533/494, Фантазия до минор, К. 396 (завершенная М. Штадлером). В заключение концерта оба сыграли известную по многим записям чудесную Сонату для клавира в четыре руки F-dur, К. 497.

Буквально на следующий день я внимательно переслушал в записи все услышанное накануне, и многое предстало в гораздо более рельефном освещении, да и преимущество видеотрансляции состоит еще и в том, что в ней возможны как общие, так и крупные планы, и поэтому можно детально вникнуть в манеру общения исполнителя с инструментом, наблюдать за пластикой движений его рук, более точно уловить некоторые тонкие звуковые градации, которые в условиях живой акустики не всегда предстают в должных объеме и перспективе.

Описывать игру Любимова не стану, поскольку делал это множество раз, а вот о Е. Миллер хотелось бы сказать несколько слов. Нельзя не отметить, что у всех, кого я слышал на двух моцартовских концертах, хотя везде использовался все тот же принадлежащий Любимову инструмент фирмы «Нойперт», он звучал абсолютно по-разному, притом что влияние Любимова ощущалось повсеместно. И все же индивидуальные различия перевешивали нечто общее.

Е. Миллер – музыкант тонкий, отлично передающий те трудно выразимые галантно-пластические и тембральные аспекты моцартовской музыки, которые при исполнении на современном рояле зачастую во многом стираются. Она также оказалась чутким партнером Любимова в четырехручной сонате, которая в техническом отношении представляет собой значительные трудности, связанные, в частности, и с тем, что оба исполнителя должны как-то уместиться перед клавиатурой объемом всего в пять октав и не мешать друг другу. Исполнители справились с этим блестяще.

За год до вышеописанного концерта, а именно 6 марта 2017-го, в том же зале и также с музыкой Моцарта выступали другие коллеги Любимова по факультету: Алексей Шевченко, Анастасия Коренева и Ольга Мартынова. Среди сочинений, сыгранных тогда А. Шевченко, наиболее интересным мне показался довольно известный Менуэт D-dur, К. 355, написанный в 1786 году, то есть уже после того, как благодаря знакомству с бароном ван Свитеном Моцарт ближе познакомился и увлекся барочной музыкой. Там встречаются чрезвычайно смелые обороты и гармонии, какие редко встретишь, пожалуй, даже у зрелого Моцарта. Весьма интересно было затем послушать в том же исполнении знаменитое Рондо a-moll, К. 511, сыгранное на клавикорде. Этот нежный и сугубо камерный инструмент в видеозаписи, то есть при амплифицированной акустике, звучал прелестно.

У А. Кореневой, исполнившей вначале известные Вариации C-dur (К. 265) на популярную французскую песенку Ah, vous dirais-je, Maman (что можно перевести как «Ах, скажу я вам, мамочка»), я услышал не только ювелирно отточенную, «гранулированную» артикуляцию, которой она владеет с блеском, но и тот подлинный драйв, который при исполнении подобного рода музыки абсолютно необходим, ибо без должной энергетики она становится довольно скучной. Достаточно рельефно была обрисована и ироническая подоплека этой темы, поскольку, как пояснила слушателям сама клавиристка, песенка, которая легла в основу Вариаций, является пародией на старинную французскую любовную поэму. С другой стороны, как мне кажется, область лирики – имею в виду здесь первую, медленную, часть Сонаты Es-dur, К. 282, сыгранной вслед за Вариациями, – уже не столь близка этой исполнительнице, хотя и здесь, и особенно в бравурном финале, многое говорило об абсолютно свободном, виртуозном владении инструментом и его тонкими штрихами.

О. Мартынова, выступавшая в завершение концерта, предварила свою игру чрезвычайно интересной мини-лекцией, касающейся истории эволюции клавира. Вообще концерты подобного рода наделены, помимо всего прочего, еще и просветительской функцией, где, как бы из первых рук, слушатель узнает немало любопытных подробностей, касающихся исполняемой музыки. Мне врезалось в память одно утверждение О. Мартыновой насчет «архаичности» языка Моцарта, отсутствия в нем какого-либо новаторства. Я бы, пожалуй, даже согласился с таким мнением, но с одной существенной оговоркой. Чудо Моцарта в том и состоит, что во всех случаях, шел ли он по пути «архаики», следуя барочным образцам (как в Менуэте, о котором шла речь выше), подражал ли итальянцам, делал ли что-то специально, чтобы понравиться публике, или же, как в поздней Сонате F-dur, К. 533/494 (особенно в ее второй части), применял чуть ли не политональные обороты, он почти всегда оставался гением, стоявшим на голову выше всех своих современников-новаторов (исключая лишь Гайдна). Например, написанный в возрасте 21 года Фортепианный концерт Es-dur, К. 271 никак не менее гениален, чем, скажем, созданный незадолго до смерти Концерт B-dur, К. 595. Но при этом слушать лекцию О. Мартыновой было чрезвычайно интересно.

Что же касается самой игры, то мне показалось, ее дарование полностью созвучно музыке знаменитого Адажио h-moll, К. 540, в котором она проявила и серьезность, и глубину. В завершавшей программу вечера Сонате F-dur, К. 332, наибольшее впечатление произвел финал, в котором искрящаяся радостность первой темы неожиданно прерывается минорной побочной: один из многих случаев внезапного «омрачения», приема, столь свойственного моцартовской музыке, равно как и неожиданные мажорные «просветления». В ее игре привлекает также гибкость и свобода обращения со временем, придающая музыке Моцарта то предощущение tempo rubato, которое труднодостижимо отнюдь не только в музыке Шопена.

Тема разговора заставляет меня обратиться еще к одному концерту, состоявшемуся в том же зале 6 марта нынешнего года, когда с произведениями корифеев французской клавесинной музыки выступил еще один коллега А. Любимова – Юрий Мартынов. Совсем недавно (см.: «Играем с начала», 2018, № 1) мне доводилось писать об этом интересном музыканте. Теперь же, благодаря видеозаписи, я смог многое уточнить и дополнить впечатления, вынесенные из посещения его недавнего концерта в МЗК. И если акустика Малого зала Московской консерватории показалась мне тогда не вполне приемлемой для звучания клавесина, то теперь, слушая видеозапись концерта, я смог с большей достоверностью убедиться в высоком мастерстве этого музыканта, который с равным мастерством выступает и как пианист, и как клавесинист. На этом концерте прозвучали сочинения двух композиторов из семейства Куперенов – старшего, Луи, и младшего, «великого», как его называют во Франции, Франсуа, а также Ж.-Ф. Рамо и А. Форкре. Честно признаюсь, я испытал наслаждение, слушая и смотря виртуозную, раскованную и в то же время очень умную игру Ю. Мартынова. Что касается собственно музыки, то, как и следовало ожидать, самое сильное впечатление оставила сюита Ф. Куперена, а наряду с этим знаменитый «Тамбурин», завершающий Сюиту e-moll Рамо, который мы часто слышим в различных фортепианных транскрипциях.

…Читатель вправе спросить: о каких «новых старых мирах» хотел поведать автор этих строк? Дело в том, что, благодаря упомянутому сайту филармонии, мне удалось посмотреть еще один, состоявшийся в том же зале 23 февраля нынешнего года чрезвычайно примечательный концерт, посвященный музыке Ч. Айвза и минималистов, где в качестве лектора блистательно выступил известный музыковед Р. Фархадов. Так вот, в программе этого концерта звучала, в частности, музыка американского минималиста Стива Райха, в некоторых своих опусах использующего технику раннего многоголосия XII–XIII веков. И вот тут мне и вспомнилось чье-то изречение о том, что новому суждено отражаться в старом, а старому – в новом. И не такова ли извечная судьба искусства?..

На снимках: А. Любимов, Е. Миллер, Ю. Мартынов