Зальцбургский фестиваль готов к передаче власти; его новый интендант – Маркус Хинтерхойзер, замечательный пианист и выдающийся составитель концертных программ. Неслучайно пять лет назад, когда Зальцбург не продлил с ним контракт, его мгновенно перехватил Венский фестиваль.

Афиша следующего лета, составленная Маркусом, будет объявлена 10 ноября, хотя о многом уже известно: например, о новых постановках «Милосердия Тита» и «Воццека» под управлением Теодора Курентзиса и Владимира Юровского соответственно, а также «Аиды», где в заглавной партии дебютирует Анна Нетребко. О концертной программе известно мало, хотя у Хинтерхойзера она может затмить и оперную, не говоря о драматической. Год назад казалось, будто цель руководства, теперь уже бывшего, – ни шатко ни валко провести еще один фестиваль и уступить место новой команде, но минувшим летом администрация встрепенулась и напоследок предложила сравнительно интересную афишу.

Венский филармонический оркестр продолжил цикл «Оркестр и его композиторы» из сочинений, которые в свое время сыграл первым. Среди них – «Вариации на тему Гайдна» Брамса, сюита «Мещанин во дворянстве» Р. Штрауса и несколько симфоний Брукнера, в том числе Вторая – ее премьера стала для автора первым и последним дирижерским опытом. Серию «венских филармоников» неожиданно завершил камерный концерт: звучали «Просветленная ночь» Шёнберга и Струнный квинтет Брукнера, впервые также исполненные солистами Венского филармонического. Квинтет звучит редко, хотя его медленная часть не уступает лучшим адажио брукнеровских симфоний. На бис сыграли «Вступление и Смерть Изольды» – оказалось, этому симфоническому шлягеру подходит и обработка для струнного секстета.

Приглашенных коллективов, по традиции последних пяти лет, было в изобилии: «Западно-Восточный диван», Консертгебау, Камерный оркестр Европы, Берлинский филармонический, Оркестр Венского радио и еще столько же. Обескуражили два концерта великолепного Кливлендского оркестра, приехавшего в Зальцбург третий раз за десятилетие. Дирижировал Франц Вельзер-Мёст, прежде демонстрировавший великолепное владение стилями разных эпох: в одной программе Барток, Дворжак и Берг, в другой – Сметана, Шостакович и наш современник Матиас Пинчер, звучавшие одинаково убедительно. На этот раз в двух концертах музыка Рихарда Штрауса сочеталась с опусами Томаса Адеса и Бартока соответственно; «невооруженным ухом» было слышно, что Штраус интереснее дирижеру во много раз, и даже хитовая «Музыка для струнных, ударных и челесты» Бартока звучала унылым довеском к поэме «Смерть и просветление», исполненной действительно вдохновенно.

Главными героями серии Salzburg Contemporary стали два юбиляра нынешнего года – Дьердь Куртаг и Фридрих Церха; в феврале им обоим исполнилось по девяносто, оба на удивление бодры и в расцвете творческих сил. Один из концертов посвящался Церхе и авторам его круга, в свое время объединившихся вокруг ансамбля Die reihe. Австрийским ансамблем новой музыки управлял известный дирижер, композитор и шансонье ХК Грубер. В сочинении «Прощай, Сати» для бандонеона и струнного квартета Курта Швертзика к Эрику Сати восходят не только названия – будь то «Парад» или «Гимнопедия», – но и содержание каждой части, балансирующее между аллюзией и прямой цитатой, тогда как звук бандонеона неминуемо напоминает о Пьяццолле.

В центр программы Грубер поместил свое сочинение Zeitfluren – эффектный микс, где слышны и Новая венская школа, и джаз, и Малер, и что-то вроде вступления к мультфильму «Ну, погоди!». Из сочинений Церхи наибольшее впечатление произвела Keintate I («Кайнтата», то есть «Антикантата» начала 1980-х), где автор вспоминает свой опыт участия в любительских ансамблях, игравших на танцах, – струнный квартет, по паре кларнетов и валторн, аккордеон, ударные. Здесь Церха, верный последователь нововенцев, неожиданно предстал наследником Курта Вайля и Ханса Эйслера.

Приношение Куртагу выглядело особенно трогательно: несколько лет назад фестиваль заказал ему оперу, которая пока так и не закончена (в ноябре в Милане обещана ее премьера, переносившаяся не раз). Творчество композитора было представлено его лучшими сочинениями, среди них «Послания покойной Р. В. Трусовой», «Фрагменты из Кафки» и «Приношение Шуману», вокруг которого выстроился один из лучших концертов фестиваля. Пианист Пьер-Лоран Эмар с его особым талантом к программам, где одно сочинение комментирует другое, пригласил альтиста Антуана Тамести, кларнетиста и композитора Марка Симпсона.

Для кларнета, альта и фортепиано написаны «Сказочные повествования» Шумана, завершившие программу, – Куртаг в «Посвящении Шуману» использует этот же состав. Им же воспользовался и Симпсон для пьесы «Посвящение Куртагу», написанной специально к этому концерту; по нашим временам – на удивление эмоциональная, почти романтическая музыка. Противоположностью ей было еще одно «Приношение Куртагу» Марко Строппы – весьма своеобразного автора, преданным пропагандистом которого является Эмар. Получасовое сочинение, где солисты перемещались по сцене, альтист перестраивал инструмент на ходу, а пианист бил в гонг, стало самым радикальным номером вечера. Но многое решает контекст, наглядно показывавший преемственность между композиторами разных веков в рамках одной программы, где звучали также миниатюры Куртага и Шумана.

Помимо раритетной «Любви Данаи» Штрауса с великолепной Красимирой Стояновой в заглавной партии и мировой премьеры «Ангела-разрушителя» Томаса Адеса, гвоздем оперной программы стала «Вестсайдская история» Бернстайна. Первый мюзикл если не за всю историю фестиваля, то, по крайней мере, за несколько десятилетий, мог бы и не стать сенсацией, не будь он инициативой Чечилии Бартоли, спевшей главную женскую партию. Спектакли с ее участием украшают летнюю программу уже пятый год подряд: с тех пор, как Бартоли возглавила в Зальцбурге Троицын фестиваль, там ставится как минимум одна опера, которую повторяют летом.

Так в афише летнего фестиваля появились «Юлий Цезарь в Египте» Генделя, «Норма» Беллини, «Золушка» Россини, «Ифигения в Тавриде» Глюка. Первые два ставила одна и та же команда – дирижер Джованни Антонини, режиссеры Моше Ляйзер и Патрис Корье. В «Золушке» их сменили Жан-Кристоф Спинози и Дамиано Микелетто, «Ифигению» дирижировал Диего Фазолис, а ставили опять же Ляйзер и Корье. Разные, но в равной степени яркие спектакли: будь то «Юлий Цезарь» с настоящим танком и нефтяными вышками, «Норма» времен Второй мировой войны, «Золушка», где героиня драила кафельную плитку в кафе, или «Ифигения», населенная беженцами наших дней. Украшением каждого была Бартоли с ее феноменальными пением и игрой. «Вестсайдская история» – невероятный пример спектакля, где удачно практически всё, кроме участия Чечилии Бартоли, в котором трудно увидеть смысл, как ни старайся.

В программу Троицына фестиваля шедевр Бернстайна попал не случайно – лейтмотивом форума стала история Ромео и Джульетты, ремейком которой является «Вестсайдская», где Бартоли давно хотела спеть Марию. Только Марий на сцене было две: пела Бартоли, играла американка Мишель Вентимилья. «Почему две Марии» - этим пояснением режиссера Филипа Уильяма Маккинли открывается буклет спектакля. По словам постановщика, «воспоминания далеких дней для Марии живее с каждым годом… история звучит мощнее, когда мы видим ее глазами зрелой женщины, в прошлом юной девушки, – это придает постановке дополнительное измерение». Но дополнительного измерения не родилось: публика увидела поставленный по всем законам жанра мюзикл – с великолепными танцами, массовыми сценами и пением в микрофон, где всего было в меру и все были на своих местах, кроме звездного двойника главной героини.

Идея выведения на сцене двойника одного или нескольких героев давно стала штампом оперной режиссуры; из недавних примеров можно вспомнить «Пеллеаса и Мелизанду», поставленную минувшим летом в Экс-ан-Провансе, где действовали две Мелизанды. А идея спектакля-воспоминания (на месте воспоминания может быть также сон или болезненный бред) уязвима уже тем, что заранее оправдывает любую вольность постановщиков. Здесь речь о вольности Бартоли – художественной руководительницы Троицына фестиваля, во что бы то ни стало пожелавшей спеть Марию, но, чтобы прием сработал, этой мотивировки мало. В результате смотреть на Бартоли почти в буквальном смысле больно: по сцене, где почти три часа кипят и бурлят нешуточные страсти, она ходит с грустным видом «чужой на этом празднике жизни».

Идея «двух Марий» воплощена так неубедительно, что в голове невольно возникают фантастические варианты: может, Вентимилья не в голосе и Бартоли поет за нее? Может, участия Бартоли не предполагалось, и она вырвалась на сцену вопреки договоренностям, чтобы спеть партию своей мечты? Может, планировалось пятиминутное камео с одной арией, а примадонна увлеклась и взяла на себя всю партию? Но это принципиальная позиция авторов спектакля, и те, кто пришел на Бартоли, имеют удовольствие все три часа наблюдать за ее неторопливыми перемещениями. В итоге теряют всю драматичность многие эпизоды, например, важнейший дуэт One Hand, One Heart: Тони (Норман Райнхардт) обращается к стоящей перед ним Марии-2, но отвечает ему Мария-1 (именно так две героини поименованы в буклете), находящаяся на противоположном конце сцены, – они даже не видят друг друга.

Поет Бартоли по-прежнему великолепно, но ее голос с мощным вибрато решительно не сочетается с голосами других артистов, для большинства которых среда обитания – именно мюзикл. Кто действительно украшает спектакль – Густаво Дудамель и его Венесуэльский оркестр им. Симона Боливара. На протяжении многих лет их коронным номером был «Мамбо» из «Вестсайдской истории»; теперь они доказали, что могут с неменьшим огнем исполнить всю эту непростую партитуру. Под палочкой Дудамеля сочинение Бернстайна сверкало и искрилось, слушать венесуэльцев было чистейшим удовольствием, превзошедшим другие оркестровые впечатления фестиваля. После эксперимента Бартоли возвращается в родную стихию и через год представит в Зальцбурге «Ариоданта» Генделя. Но руководителем летнего фестиваля будет уже Маркус Хинтерхойзер, от чьих решений и можно ждать настоящих сюрпризов.

На фото – Курт Швертзик и солисты Австрийского ансамбля новой музыки