Что могло быть в программе французов, впервые выступающих в России? Правильно, французская музыка – Массне, Сен-Санс, Дебюсси (с вкраплением Пьяццоллы и маленькой эффектной пьески Encore Жерома Дюкро). В зале был аншлаг, и это чрезвычайно удивляло в городе, где из источников информации о том, кто есть кто сегодня в мире музыки, пожалуй, только интернет. Впрочем, в последние годы заполняемость залов на академических концертах в целом резко возросла. Но Готье Капюсон привлек, бесспорно, еще и виолончелью. Петербургский парадокс заключается в том, что при вполне исправно функционирующей кафедре виолончели в консерватории здесь за несколько десятилетий не появилось виолончелиста, который бы своей сольной карьерой заинтересовал не только Малый зал филармонии, но и мировые сцены. Петербургской виолончельной школы хватает лишь на то, чтобы укомплектовывать соответствующие группы в оркестрах. А ведь был когда-то Борис Пергаменщиков, эмигрировавший в свое время из Ленинграда. Именно его ученик Николя Альтштедт сегодня покоряет мир своим феноменальным звуком. Впрочем, кто знает – вдруг уже где-то и вырастает незаметно новый Ростропович. Словом, концерта Капюсона ждали с большим интересом и надеждой, которая полностью оправдалась.

Камерная программа подкупила не столько своей стройностью и элегантностью, сколько грамотностью в соотношении простого и сложного, известного и неизвестного. Музыканты начали с Виолончельной сонаты Клода Дебюсси – сочинения неизвестного, но на правах первого номера, когда никто еще не успел ни устать, ни соскучиться, она прошла на ура и была выслушана предельно внимательно. Мягкий, теплый, ровный, гладкий, «вокальный» звук Капюсона превосходно дополнял фортепианный звук Жерома Дюкро – героя не менее интересного и отнюдь не второстепенного. Не только пианист, но и композитор, он был равноценным, равноинтеллектуальным собеседником в этом интереснейшем, увлекательном диалоге. Ясность и вдохновенная динамичность артикуляции музыкального текста, плотное туше то и дело подталкивали его выйти на первый план, затмить деликатно звучавшую виолончель, но этого не случалось. Пианист оказывал виолончелисту идеальную «балетную» поддержку, притом что его партия не только не уступала в фактурно-ритмической насыщенности, а и превосходила ее. Жерому Дюкро известны секреты концертмейстерского мастерства, ибо в списке его творческих партнеров такие утонченные звездные певцы, как Филипп Жарусски, Стефани д’Устрак, Диана Дамрау, Йэн Бостридж. И виолончелисту он тоже заботливо аккомпанировал, как певцу.

В Сонате Дебюсси французы подчеркнули ее устремленность в ХХ век. Неоклассицистские интересы композитора «продиктовали» ему модель сочинения, в котором он наполнил стандартную форму нестандартным содержанием, с джазовой легкостью находя родственные черты между сонатой и сюитой. После знакомства с неизвестным ансамбль подарил слушателю радость узнавания, исполнив друг за другом «Размышление» Массне из оперы «Таис», «Элегию» Форе и, конечно же, «Лебедя» Сен-Санса. Поразительно, что в основной части концерта эти обычно «анкорные», бисовые пьесы психологически воспринимались с иной серьезностью. Даже в «Лебеде» был слышен не балетный номер этуали, а лишенная привкуса телесного наслаждения философская созерцательность. Таким образом, сочинения Массне, Форе и Сен-Санса составили изысканный элегический триптих. Капюсон покорял своей толерантностью в обращении с композиторским текстом. Но в танго Астора Пьяццоллы все же очень недоставало горячей аргентинской страсти, темперамента, в нем по инерции отразились элегические настроения предыдущих пьес. Виолончелисту немного не хватало свободы.

А вот Сонату для виолончели и фортепиано Сергея Рахманинова Готье Капюсон заиграл куда более страстно и экспрессивно, чем танго Пьяццоллы. Близость исполнителю рахманиновских «вибраций» проявилась и в «Вокализе», сыгранном на бис. Здесь на первый план вышла бесконечно льющаяся кантилена, говорящая о феномене «поющей» виолончели, благодаря которой «Вокализ» звучал, как молитва.

На снимке: Г. Капюсон и Ж. Дюкро

Фото Валентина Барановского