К сожалению, психика человека устроена так, что постоянно хочется кого-то с кем-то сравнивать. И если в спорте есть критерии скорости и дистанции, по которым можно составлять ранг, то в искусстве качественное сравнение артистов часто похоже на спор, что лучше: береза, клен или пихта? Однако появившийся лозунг на афише именно Ланг Ланга показателен - принадлежащий молодому поколению музыкантов китайский пианист стал первым, взорвавшим почти дистиллированный мир европейского музыкального истеблишмента и ознаменовавшим наступление азиатской волны исполнителей: с безупречной техникой, железной выдержкой и, главное, способностью виртуозно копировать европейские модели и принципы. Сегодня Ланг Ланг выступает на самых престижных европейских фестивалях, играет со знаменитыми музыкантами и дирижерами, снимается в дорогой рекламе, демонстрируя тип успешного, состоявшегося артиста.

В Петербурге, как и днем ранее в Москве, пианист представил сольную программу под названием «Моцарт и немного больше». Под «немного больше» скрывались четыре баллады Шопена, сами по себе способные составить целую концертную программу. Интрига с Шопеном раскрылась во втором отделении, а в первом прозвучали три ранние фортепианные сонаты Вольфганга Амадея: Четвертая, Пятая и более известная минорная Восьмая. Впечатление, которое произвел Ланг Ланг своим исполнением Моцарта, было довольно необычным. Во-первых, было непривычно видеть виртуоза, привыкшего играть в запредельных темпах запредельной сложности сочинения в ситуации прозрачной моцартовской фактуры при сравнительном минимуме технических сложностей. Во-вторых, Моцарт предстал не в небесно-ангельском обличии, а в весьма гламурных одеяниях. Моцартовские пассажи были подобны великолепно уложенным затейливым узорам или стразам на новомодном гаджете.

Прошедший основательную европейскую школу Ланг Ланг где надо демонстрировал и нежный хрустальный звук, и деликатное туше - словом, незамутненную картинку изящной пасторали, нарушаемой иногда резковатыми импульсивными басами, говорящими об азиатском темпераменте. Взгляд Ланг Ланга на Моцарта не как на небожителя, а как на молодого человека, которого также терзают эмоции и страсти, вполне оправдан, однако чувствовалось, что артисту не хватает материала, в котором он мог бы показать всю пиротехнику своих технических приемов. И это было в полной мере реализовано в балладах Шопена.

Исполнение Ланг Лангом баллад Шопена во многом напоминало ремейк какого-нибудь фильма - в принципе, интересного, но уже устаревшего по своим выразительным приемам. Конечно, Ланг Ланг не стал приукрашивать фактуру великого польского романтика, все шопеновские ноты были на месте, но с помощью темпа, агогики, артикуляции и туше пианист превратил музыкально-философские полотна в захватывающие блокбастеры. Медленные эпизоды игрались еще медленнее, а быстрые наоборот ускорялись до невероятных темпов, за счет этого появлялись четкие монтажные склейки, и можно было бы сделать «раскадровку». Ланг Ланг верно почувствовал особенность «клипового сознания» массового слушателя, который не может долго сосредоточиться на одном предмете или пускаться в длинные философские рассуждения. Поэтому баллады превратились в эдакие звуковые комиксы, где «хорошие» сражаются с «плохими», и «наши» никак не могут победить. Подобный подход к классике – реалии мира, опутанного компьютерными сетями и все больше погружающегося в виртуальное измерение. И сила гения Шопена такова, что даже в подобных условиях он остается гением. Ланг Ланг же довольно тонко транслирует то, что происходит в современном мире и в искусстве.

Больше десяти лет назад, во время своего первого приезда в Петербург в декабре 2000 года, 18-летний пианист (тогда он был еще просто Ланг) дал интервью, в котором четко обозначил свои задачи: «много и хорошо играть, самому получать удовольствие от того, что делаю, ну и стать знаменитым». Что ж, можно смело констатировать, что все три пункта выполнены, и даже более того.