Приветственные речи произнесли ректор МГК, председатель оргкомитета фестиваля Александр Соколов и автор концепции, куратор программ композитор Владимир Тарнопольский. Из того, что задело за живое: в своем высказывании Тарнопольский справедливо заметил, что сегодня все, кто так или иначе связан с современной музыкой – композиторы и исполнители, музыковеды и музыкальные критики, – выталкиваются в какую-то маргинальную сферу. Думается, актуальная музыка наших дней заслуживает иной участи. Вопреки сложившейся тенденции Московская консерватория продолжает поддерживать самые передовые проекты композиторов 20–21-го столетий – ныне живущих и уже ушедших в мир иной, наших соотечественников и зарубежных коллег.

По формату «Московский форум» – это сконцентрированные в четыре дня концертные программы, которые шли практически в режиме нон-стоп до полуночи. А еще это лекция маститого музыковеда Левона Акопяна о найденных рукописных фрагментах оперы «Нос» Дмитрия Шостаковича, дискуссии о современной музыке и семинар для молодых музыкальных критиков, где своим опытом делились редакторы отделов культуры ведущих российских изданий (на сегодняшний день их так немного!), преподаватели журналистских факультетов МГК и МГУ. Лекцию о немецкой арт-критике (в частности музыкальной) прочитала редактор газеты Frankfurter Allgemeine Zeitung Керстин Хольм, связанная с Россией многолетними исследованиями. Кстати, записаться на семинар, говорят, было непросто.

Фрагменты из «Носа» исполнялись ансамблем-резидентом фестиваля – «Студией новой музыки» – в первый же день (мировая премьера). Среди публики можно было заметить ведущих профессоров консерватории. Немного слов от Левона Акопяна: «В связи с подготовкой очередного тома нового собрания сочинений Шостаковича в 2015 году я разбирал рукописные материалы по опере «Нос» (создавались в 1927-28) и среди них обнаружил неопубликованные автографы фрагментов, не вошедших в окончательную версию. Один из них озаглавлен «Антракт перед Казанским собором». В окончательной версии сцену в Казанском соборе предваряет быстрый оркестровый «Галоп». Что касается найденного отрывка, то он состоит из двух разделов: медленного органного соло и более оживленного русского «купеческого» танца типа кадрили или польки, с цитатами из алябьевского «Соловья». Другой фрагмент, названный в автографе «№ 10а Антракт», очевидно, мыслился как антракт между пятой и шестой картинами. В окончательной версии оперы эти картины разделяет необычайно серьезное по тону фугато. Найденный отрывок скорее юмористический, с едва замаскированной цитатой «Боже, Царя храни»». Также Акопян заметил, что фрагменты существуют не только в виде автографов, но и в виде копий, выполненных каллиграфическим почерком профессионального переписчика и, возможно, предназначались для публичного исполнения.

Что касается Шостаковича, идеально исполненного «Студией», музыка эта, безусловно, качественная, с типичным для композитора пародийным привкусом, но, кажется, и вправду без нее в опере вполне можно было обойтись. Следом, кстати, прозвучали фрагменты из балета «Болт» (1931), которые в отсутствие исторического контекста слушались как музейный образец соц-арта. А вообще в первый день звучали, с одной стороны, премьеры классиков (Дмитрий Шостакович, Эдисон Денисов, София Губайдулина), с другой – премьеры молодых (Андрей Бесогонов, Елена Рыкова, Николай Попов, Баласагын Мусаев, Александр Хубеев, Георгий Дорохов и другие). Всего в фестивальной афише значились произведения 37 композиторов. Подробный рассказ о каждом не входит в задачи этой заметки, поэтому прежде всего – о том, что цепляло восприятие.

На страницах нашей газеты критические высказывания в адрес Георгия Дорохова появлялись не раз. Но композиция, прозвучавшая на теперешнем «Московском форуме», оказалась подлинной, настоящей и очень искренней – это была мировая премьера «Острова Назино» для ансамбля солистов (2011). Немного аннотации: «Назино – пустой остров посреди Оби в Томской области, где в ходе депортационной кампании против «социально вредных и деклассированных элементов» в мае 1933 года было высажено без еды, крыши над головой, какой-либо утвари и инструментов около 6100 человек. В течение тринадцати недель голод, болезни и попытки бегства сократили их число до 2000. Попадали на этот остров в ходе введения паспортной системы. Попросту говоря, в Москве, Ленинграде и других городах ловили людей, и тот, кто оказывался без паспорта, считался «деклассированным» и подлежал ссылке». По словам Дорохова, эта пьеса – мемориал тем, кто был депортирован и погиб на острове в годы сталинских репрессий. В ней столь характерные для этого автора шумы, извлекаемые из привычных инструментов, воспринимаются не как баловство молодого композитора, ищущего скандальной известности, а как некая праматерия, как первобытная обнаженность смысла и, несмотря на предшествующие опыты Хельмута Лахенмана и не только его, – как открытие. Веет какой-то стихийной природной силой, холодом… И все заполняющие шумы («свист ветра»), и редко встречающиеся высотно определенные звуки – единое целое, которое стремится быть внемузыкальным. Пьеса слушается скорее как имеющая непосредственное отношение к реальности, чем к искусству. При этом во всем чувствовалась композиторская индивидуальность. Удивительно, что приверженец такой эстетики, безвременно умерший в возрасте 28 лет, любил и досконально знал А. Брукнера, Г. Малера, Й. Брамса, Ф. Шуберта, да и классиков (о малеровской Девятой симфонии он как-то сказал, что взял бы ее на необитаемый остров).

Другая «внемузыкальная» композиция – «Карты несуществующих городов: Париж» (2014, часть цикла) Дмитрия Курляндского, где контрабас-кларнет (Евгений Бархатов) и кнопочный аккордеон, а попросту говоря, баян (Сергей Чирков) вычерчивают звуковые траектории – геометрию улиц (партитура сочинения графическая). По словам композитора, это попытка создания «внутренней географии, топографии, внутреннего внешнего мира». Есть же у Виктора Пелевина «внутренняя Монголия»… Правда, «внутренний Париж» Курляндского представляется каким-то незаполненным, там слишком уж много пустых пространств. К тому же музыкальная реализация концепции, похоже, осуществлялась не столько для публики, сколько для себя.

Интересный мультимедийный проект показал Николай Попов. В его «Биомеханике» для кнопочного аккордеона (Сергей Чирков) и электроники (Алексей Наджаров) с видеорядом Эндрю Квинна вспышки светоцвета (основных цветов спектра) детально соответствовали музыкальному рельефу, эффектно подсвечивая пустой «иконостас» Рахманиновского зала. Интересный принцип, но композиция сводится к простой его демонстрации без какого-либо развития.

На одном из концертов звучала музыка преподавателей, доцентов и профессоров МГК (Фарадж Караев, Юрий Каспаров, Кирилл Уманский, Юрий Воронцов, Алексей Сюмак, Игорь Кефалиди, Владимир Горлинской, Ольга Бочихина). Из того, что запомнилось, – «Ария» (2014) Алексея Сюмака для сопрано и кнопочного аккордеона (Ольга Власова и Сергей Чирков), где вместо бельканто – икота, кашель и храп. Оценив чувство юмора, нельзя не заметить, что сама по себе эта идея все же недостаточна для концертной ситуации. «Нечеловеческая» музыка Игоря Кефалиди – apophonie (2016) для двух фортепиано, электроники и видео, где исполнители-пианисты (Мона Хаба и Наталия Черкасова) уподобляются компьютерам. Два рояля, максимально разнесенные по разным концам сцены, создают пространственный эффект и соревнуются в механистичности с фонограммой, а видео Александра Петтая – нечто вроде расцвеченного графика на дисплее проигрывателя.

Другой концерт того же дня был посвящен «консерваторской диаспоре», и тут особенно впечатлило гражданство. Дмитрий Смирнов (Великобритания), София Губайдулина (Германия), Эдисон Денисов (Франция), Альфред Шнитке (Германия), Александр Раскатов (Франция), Николай Корндорф (Канада)… Только Александр Кнайфель из всей «диаспоры» – петербуржец. Ведущий концерта Марк Пекарский сообщил публике, что в свое время Кнайфель учился в МГК в классе виолончели у Мстислава Ростроповича, переиграл руку и ушел в композицию, и что это хорошо. Сочинения «диаспоры» исполнялись Ансамблем ударных инструментов Марка Пекарского – артистично и с изрядной долей актерского мастерства. Но аудитория постепенно поредела до двух десятков слушателей, пуантилистически рассредоточенных в зале. Все-таки не стоит по полчаса переставлять инструменты около полуночи, когда уже начинаешь думать о том, как бы успеть на метро. Да и выдержать два полномасштабных концерта в день (а утром была еще четырехчасовая дискуссия) могут очень немногие. Из того, что удалось услышать, яркое впечатление оставил образец инструментального театра – «Танец в металле в честь Джона Кейджа» (1986) Николая Корндорфа, феноменально исполненный Владимиром Урбановичем.

Кончено, на фестивале было много другой музыки – интересной и качественно исполненной. Из российских премьер европейских композиторов (а это одно из направлений ансамбля «Студия новой музыки») – Струнный квартет № 2 австрийца Георга Фридриха Хааса, привлекший абстрактным холодным свечением звука, Ballata № 2 итальянца Франческо Филидеи (ballata – не опечатка, так автор пытался уйти от образов, автоматически возникающих при слове «баллада»). В последнем сочинении все устроено невероятно красиво (что, наверное, остается характерной чертой итальянской композиторской школы). Утонченно-изощренные фактуры, свистки у исполнителей, имитирующие птичьи трели, какие-то особые шнуры, вращение которых создает почти полную иллюзию пролетающих птиц.

И, конечно, не могла не задеть безмерная медитативная композиция Алексея Сысоева Selenology («Наука о Луне», 2013) для двух фортепиано (Наталия Черкасова и Юрий Фаворин), завершившая фестиваль. Кстати, этот автор вообще неравнодушен к лунной тематике. Поразительно, но весь материал пьесы, импровизационный по своей природе, стопроцентно записан в привычной системе нотации. Это два с половиной часа сонористического «серебристого мерцания», прослоенного тишиной. Причем все вполне вписывается в асафьевскую триаду initium – motus – terminus, понятую по-своему. Еле слышимое «мерцание» постепенно приближается, становится ослепительно блестящим в форте и затем так же постепенно скрывается за горизонтом. Заснувшие на концерте были; периодически они бывали разбужены резкими звуковыми вспышками, видимо, отчасти для этого и предназначенными. Но вообще исполнение такой масштабной медитации в мегаполисе с бешеным темпом жизни – дело рискованное и труднопереносимое, тем более – в академической аудитории. Все-таки тяжеловато было в течение двух с половиной часов неподвижно сидеть на стуле, во всяком случае среднестатистическому европейцу. Возможно, где-нибудь на природе, на бескрайних просторах тундры эта музыка звучала бы более органично. Или хотя бы в картинной галерее, где посетители не прикованы к креслам.

На фото «Студия новой музыки»

Фото Федора Софронова