Известный опыт театрального совмещения Реквиема Моцарта с оперой Римского-Корсакова «Моцарт и Сальери» связан с «Новой оперой», режиссером В. Васильевым и дирижером Е. Колобовым. Их постановка (1995) называлась «О, Моцарт! Моцарт…» На сей раз иная расстановка знаков препинания в том же названии меняет многое. Почти 20 лет назад акцент делался именно на Реквиеме Моцарта: музыка Римского-Корсакова весьма органично вплеталась в него как составная часть. В условиях же Светлановского зала Дома музыки речь идет именно об опере «Моцарт и Сальери», но с включением в нее отдельных фрагментов Реквиема и предварением чисто симфонической музыкой композитора.

Симфонический «аперитив» к основному оперному «блюду» состоял из увертюры к «Волшебной флейте» (1791) и Симфонии № 41 («Юпитер», 1788). Опера, после премьеры которой ее создателю пребывать в этом мире оставалось чуть больше двух месяцев, словно обозначила точку отсчета трагедии, хотя в мелодически ясных, точно акцентированных ходах ее увертюры, а также в ее так и не проясненной до конца загадочности (как, собственно, и всего оперного опуса в целом), трагедии как будто бы еще ничего и не предвещало. Патетически-победоносная героика финала «Юпитера» в интерпретации маэстро Юровского явно намеренно предстала призрачно-нереальной, словно дававшей перед последним раундом жизни композитора необходимую ему передышку. После такого полезного «разогрева» мистика и тайна, которыми окутана история создания Реквиема, театрально ярко ожила в экспериментальном «опусе-речитативе» Римского-Корсакова.

Между монологом Сальери о яде и его встречей с Моцартом в трактире словно вселенским предостережением звучит «Confutatis maledictis» («Посрамив нечестивых») из Реквиема. Теперь этот фрагмент – весьма значимый водораздел между двумя сценами: у Сальери и в трактире «Золотого льва». После интродукции «Requiem aeternam», цитируемой самим Римским-Корсаковым, дополнительно исполняется и знаменитая моцартовская «Lacrimosa». А в финале, после того как смолкают последние звуки оперной партитуры, новым завершением всей композиции становится «Ave verum corpus» («Радуйся, истинное Тело»). Этот небольшой мотет Моцарта для смешанного хора, написанный в последний год жизни по случаю празднования Дня Тела Христова, – одно из красивейших произведений композитора и одно из лучших его церковных сочинений. На сей раз, пристраиваясь к финалу оперы, оно исполняется с необходимой корректировкой оригинальной тональности.

К «Моцарту и Сальери» Дмитрий Юровский обращается в начале четвертого сезона на посту главного дирижера «Русской филармонии». По итогам трех прошедших лет сегодня можно уверенно сказать, что этот коллектив преобразился до неузнаваемости, – отчетливо слышны позитивные изменения в плане его игровой формы. Звучание оркестра стало более гибким, податливым, раскрепощенным, приобрело психологическую обусловленность и стойкую внутреннюю мотивацию на творческий результат. Неменьшее впечатление произвели и хоровые страницы духовной музыки Моцарта в исполнении Государственной академической хоровой капеллы им. А.Юрлова.

Этот концертный проект отчасти можно назвать semi-stage. На сцене – пианино «под старину». За ним – пианист, двойник «поющего Моцарта». Роль (точнее, партию) слепого музыканта берет на себя концертмейстер оркестра Родион Петров, ненадолго покидающий свое место в оркестре для участия в соответствующей мизансцене. Хор располагается в глубине сцены, а оркестр и дирижер, перенесший свой пульт несколько влево, рекогносцируются так, чтобы освободить пространство на авансцене. В центре него – два массивных кресла и маленький столик со штофом вина и двумя бокалами.

Сергей Лейферкус в роли Сальери предстает истинным мастером вокальной фразы, предъявляя потрясающую дикцию и осмысленность в пропевании каждого слова. Этот персонаж заставляет восхищаться картинной мощью оперного злодейства в чистом виде, всецело проникаться психологией коварства, облаченной в золотую виньетку царственной театральности. На контрасте с этим трактовка роли Моцарта лирическим тенором Ярославом Абаимовым оказывается очень светлой, наивно-искренней и до мозга костей романтичной, но к такому портрету, собственно, сама музыкальная рама и располагает. Моцарт в опере Римского-Корсакова – фигура центральная, но на этот раз, благодаря исключительному вокально-драматическому мастерству Сергея Лейферкуса, упоительное злодейство Сальери всё же выходит на первый план, так что именно на оперной сцене гений и злодейство на сей раз оказываются вполне совместными.