Давно существует мнение, что Ференц Лист как никто другой из западных музыкантов связан с русской музыкальной культурой, повлиял на нее и сам отчасти испытал ее влияние; что между русской культурой и Листом было особое взаимное притяжение, В ЦЕЛОМ несвойственное отношениям европейских композиторов с Россией. Невзирая на наши желания оспаривать сложившиеся взгляды и многое подвергать критике как ненужную мифологию, это мнение по сей день воспринимается абсолютно справедливым.

Действительно, Лист был тем, может быть, единственным человеком в Европе, который живо и искренне отозвался на знакомство с русской музыкальной культурой, дав беспрецедентный пример интереса, даже влюбленности в музыку, фактически только нарождавшуюся. В этом Лист был абсолютный гений. Он сумел разглядеть в ростках русской музыки, многим казавшимся тогда совершено недостойными внимания, начало будущей великой традиции. Как это произошло – остается только гадать. Но «разгадка», собственно, в одном слове: гений.

В 1842-м году, впервые приехав в Россию, Ференц Лист посетил представление «Руслана и Людмилы» - только-только написанной и поставленной оперы. Это сочинение Глинки, как известно, никакого отклика у публики не получило и за редчайшими исключениями было воспринято очень холодно. Опера довольно быстро сошла со сцены и ни в светских кругах, ни в кругах музыкальных дилетантов, к числу которых, кстати сказать, отчасти относился и ее создатель, ни в кругах широкой публики, посещавшей театры, нигде не была понята и тем более воспринята как нечто особенное. Но Лист, приехавший из совершенно другой обстановки, другого круга впечатлений, вдруг прозревает в появлении «Руслана и Людмилы» художественное событие колоссальной важности и отзывается на него творчески. Он, в частности, пишет фортепианную транскрипцию «Марша Черномора», исполняет ее в собственных концертах и делает эту музыку знаменитой.

Лист вообще с большим интересом относится к Глинке и к тому, что тот пишет и в других жанрах. Надо сказать – и это тоже примечательная черта Листа, - ему для интереса к другой художественной или человеческой индивидуальности не нужно было интереса к своей собственной личности. Все мы, как правило, любим тех, кто интересуется нами или любит нас, или, по крайней мере, нам льстит. Ничего подобного со стороны Глинки к Ференцу Листу не было проявлено. Глинке даже не очень понравились концерты Листа, он не воспринял в листовской музыке новое художественное веяние. Ему милее была фортепианная манера его учителя Фильда, уже несколько отходящая в прошлое: такая отточенная, классицистская, очень четкая, немножко по-моцартовски камерная. А тут приезжает пианист-романтик совершенно нового призыва, который, если можно о нем выразиться так, как говорили о его современнике и тоже романтике, художнике Делакруа, - «пишет бешеной метлой». Невероятно темпераментный Лист играет с какой-то бурной силой, он неистов, он бунтарь… - все это Глинке не близко. Лист же, при всей своей противоположной направленности, смог оценить в Глинке то, что, казалось, не должен был оценить. И не только в Глинке, но и в целом ряде его современников, ровесников и даже людей несколько старшего поколения.

Напомню, что Лист создал фортепианную транскрипцию на тему алябьевского «Соловья». Казалось бы, что такое один небольшой русский романс? Однако Ференц Лист очень точно выловил из уймы музыки, которая прозвучала в дни его приезда и «для его ушей», - самой непритязательной, самой бесхитростной музыки, - абсолютный шедевр, жемчужину и придал ей огранку. Фактически вывел ее на европейский подиум, потому что после этого «Соловья» очень многие стали исполнять. Полина Виардо, например, даже включала романс Алябьева в «Севильского цирюльника», когда пела Розину. Словом, Лист в этом смысле совершенно уникальный художник с широким сердцем, богатым кругозором и глубокой отзывчивостью – той самой отзывчивостью, которая, может быть, отчасти и роднит его с русской культурой. В нем никогда не было высокомерия западного человека по отношению к чужой для него, «экзотической» культурной традиции.

Что касается круга его русских друзей и знакомых, то круг этот опять-таки был чрезвычайно обширен, что также отличало Листа от других западных музыкантов. И он как-то очень сердечно общался, это тоже была его особенность. В первый приезд Лист помимо Глинки познакомился еще и с Одоевским, и с Виельгорским - с целой группой музыкантов-дилетантов, как мы их сегодня называем, правда, бывших людьми и широкого кругозора тоже. Интересно, что тогда Ференца Листа впервые услышал Стасов - еще совсем, в общем, мальчик, который фактически благодаря Листу становится критиком. В 1842-м году Стасов учится в училище правоведения и никак не может решить, что ему с собой делать. Он чувствует, что искусство - это его стихия. Он обожает музыку, но не умеет ее сочинять и играть толком ни на чем не умеет. Где же выход? И вот когда Стасов попадает на концерт Листа, он пишет свою первую рецензию. «В стол», конечно: Стасову 18 лет, он не опубликовал свой отклик. Тем не менее, это очень важная веха в его формировании. Фактически с этого момента Стасов вступает в искусство с тем, чем он в нем потом и будет: мыслителем, созидателем новых ценностей. Получается, что Ференц Лист косвенно повлиял на рождение грандиозной новой волны в русском искусстве, которая связана с именем Стасова и его аттестации этой волны как «Могучей кучки», кучкизма. Из кучкистов Лист со всеми был знаком и со всеми находился в тех или иных отношениях. Во-первых, была обширная переписка. Во-вторых - личные встречи. Например, Бородин приезжал к Листу в Веймар как в музыкальную Мекку и фактически оказался среди нескончаемой череды его учеников. К Листу наведывался и Александр Зилоти - не кучкист, конечно, но крупнейший дирижер и пианист, двоюродный брат Рахманинова, продолжатель замечательной пианистической школы: Зилоти как ученик Николая Рубинштейна приезжал к Листу довершать свое образование.

Практически у каждого крупного русского композитора в 1840-е годы есть своя история отношений с Листом и листовским творчеством. И эту историю можно бесконечно продолжать в разные стороны. Можно связать имя Листа с именем Кюи, который тоже о нем писал, с именами Лароша, Балакирева конечно, что в особенности важно для русской культуры, и с именем Глазунова. Каждый из них свою оценку творчества Листа не просто дал, но выпестовал. Оценка эта иногда сильно менялась в течение жизни, потому что отражала очень живое отношение - что у Стасова, что у Серова, что у того же Балакирева, она все время поверялась тем, что происходило в искусстве.

Из трех приездов Листа в Россию особенно важно вспомнить последний, в 1847 году, когда он выступал в основном на Украине. Украинские музыковеды сделали в недавнее время много для того, чтобы показать историю отношений с Листом - правда, уже немножко в «другой географии», но, прямо скажем, все происходило на просторах Российской империи и в кругу все-таки русской культуры. Они открыли ряд интересных фактов. В частности оказалось, что едва ли не самое известное сочинение Листа - Венгерская рапсодия № 2 - было написано в России, как раз во время гастрольного путешествия 1847-го года. Более того: именно в России, можно сказать, закончилась гастрольная жизнь Листа-пианиста и в целом вся его концертная деятельность. Последним публичным выступлением был концерт в Елисаветграде в том самом 1847 году. (Почему судьбе было угодно поставить точку именно там?..)

Елисаветград тогда был маленьким захолустным городом, но гастроли Листа привлекли в него громадное количество публики. Съехалось множество людей, которым даже негде было толком остановиться. Тогда, например, в этом городке его услышал Афанасий Фет - не музыкант, а поэт, но концерт Листа стал важнейшим и серьезнейшим воспоминанием его жизни. На гастролях 1847 года Листа услышал и наш знаменитый историк Костомаров, что тоже стало важным событием в его жизни. Тем более что невеста Костомарова получила уроки Листа, и Лист даже прочил ей большое будущее, а во время концерта, на котором присутствовал Костомаров, Лист вывел ее на сцену и посадил рядом с собой.

Воздействие Листа на русскую культуру настолько многообразно, что, пожалуй, только музыкой его ограничить невозможно. Оно могло бы стать темой для грандиозного исследования. И заканчивается эта тема в предсмертные месяцы жизни Листа, когда он планировал новую поездку в Россию по приглашению Балакирева и у него снова были, по-видимому, какие-то творческие планы, связанные с Россией.

К сожалению, отношения российского музыкознания с Листом не столь активны, как хотелось бы. О Листе много писала русская критика в 19 веке, и это большая литература, интересная и разветвленная. Но само по себе творчество Листа, его новое осмысление почему-то оставляет холодным наших музыковедов. Это не означает утрату актуальности - Ференц Лист остается актуальным хотя бы потому, что присутствует в репертуаре пианистов и симфонических оркестров и принадлежит тому списку сочинений, которые будут слушать, кажется, всегда. Никакого охлаждения к произведениям Листа не наблюдается. Напротив, с течением времени оказывается, что масштаб Листа как композитора гораздо более значительный, чем думали его современники, и русские тоже, хотя при жизни Листа ощущение этого масштаба был даже несколько выше, чем сразу после его смерти. Довольно известный энциклопедический словарь Павленкова (это самое начало ХХ века) называет Листа выдающимся виртуозом-пианистом и «довольно посредственным композитором». Я ничего не путаю в этой формулировке. Потому что в свое время, когда начинала изучать Листа, как все дети в музыкальной школе, я заглянула в этот словарь и прочитала поразившее меня на всю жизнь словосочетание. Такое отношение сохранялось довольно долго, прежде чем «выяснилось», что Лист – композитор, который своим дарованием и примером взрастил целый ряд крупных авторов.

Но что мы пишем о нем сегодня? Фактически ничего. И если меня спрашивают, что почитать о Листе, то назвать, в общем-то, особенно нечего, кроме двухтомника Я.Мильштейна, который неоднократно переиздавался. Есть, например, работа В.Киселева «Франц Лист и его отношение к русскому искусству», вышедшая в 1929 году, и это абсолютный раритет. Есть, конечно, статьи, брошюры, жизнеописание в серии «ЖЗЛ». Но исследования, которое бы поставило вопрос о том, какая это была грандиозная фигура в контексте мирового и отечественного искусства, такого исследования на русском языке нет и непонятно, когда оно появится, поскольку 200-летний юбилей Ференца Листа не подвиг никого из нас к созданию таких текстов.