— Предполагали ли вы в начале своего большого музыкантского пути, какая вас ждет головокружительная карьера?

— Нет, никакой мечты о карьере не было. Но я с 18 лет пела в хоре и получала от этого удовольствие – пела в разных хорах Стокгольма, включая и коллектив Эрика Эрикссона, и Баховский хор. И постепенно стала думать, что, наверное, могла бы что-то еще делать в области музыки, но не знала, что именно. Я никогда не хотела быть классической певицей. Хотела быть балериной, потом подумывала о том, чтобы стать врачом или кем-то еще в этом роде. Об опере, песенном творчестве не задумывалась, ну разве что чуть-чуть, иногда. В хоре меня стали ставить на сольные партии. Постепенно голод до музыкального опыта вырастал. Но это отнюдь не означало, что я мечтала петь в больших оперных театрах. Означало лишь, что мне всегда хотелось делать музыку с другими хорошими прекрасными музыкантами. Признаюсь, эта мысль до сих пор доставляет мне громаднейшее удовольствие. И это просто фантастика.

— Кто помогал вам работать над постановкой голоса, делать из него столь многогранно переливающийся бриллиант?

— Таких людей несколько. Были педагоги в Стокгольме, я много занималась у Веры Роша в Лондоне, училась у Дэвида Харпера и продолжаю работать над своим голосом и сейчас. Думаю, что каждому певцу приходится работать над своим голосом всю жизнь. Кто-то давал мне очень хорошие советы, но были и те, кто говорил, что я могу спеть «Фиделио» Бетховена, хотя я понимала, что это сломало бы мой голос.

— Вы непревзойденный мастер исполнения камерно-вокального репертуара. Конечно, хотелось бы почитать вашу еще ненаписанную книгу о секретах камерной музыки. Но пока она не написана, расскажите, без чего певцам не стоит за нее браться? 

— Песенный репертуар, камерная музыка требуют намного больше личной ответственности. Только вы можете решить, насколько имеете право исполнять ее, осознаете ли всю ее сложность в должной мере. Когда вы работаете в оперном театре, у вас всегда есть рядом режиссер, дирижер, руководитель проекта, коллеги, которые поют по-разному. В камерной же музыке – только вы наедине со своей музыкантской совестью. Под свою ответственность вы беретесь делать концертную программу на два с половиной часа из многих песен, маленьких историй, разных способов пения. Это в целом очень увлекательно, но довольно тяжело. К тому же камерная музыка требует найти партнера, который был бы вам симпатичен, с кем хотелось бы работать, кто понимал бы все этапы работы – я говорю, прежде всего, о пианисте. Впрочем, в работе со струнным квартетом или фортепианным квинтетом важны те же самые вопросы – насколько хорошо они умеют интерпретировать эту музыку, как они в принципе работают, насколько это слаженные коллективы. Когда вы приезжаете на такой фестиваль, какой был, например, в маленьком Розендале, у вас появляется возможность работать с лучшими музыкантами. Я два дня репетировала с Табеа Циммерман, затем с Лейфом Уве Андснесом. До этого мы встречались лишь однажды. Но мы – профессионалы, существуем в этом «бизнесе» на протяжении долгого времени, поэтому мы с одного взгляда, щелчка понимаем, что делать. Хотя, конечно, приятно, когда есть время для репетиций. Самое важное – хорошо знать партнеров, с которыми занимаешься творчеством.

— Кого вы могли бы назвать таким среди своих партнеров?

— К счастью я рано повстречала своего пианиста Бенгта Фошберга. У него всегда было изобилие идей, его творческая мысль никогда не останавливается. До него был еще один пианист, с которым мы готовили песни Шумана, Шуберта, Вольфа. Благодаря этому мой репертуар стремительно вырастал. В Лондоне я работала с Верой Роша, венгерским педагогом, которая подсказывала мне, что я должна петь – например, Малера или «Кавалера розы» Штрауса. Недостатка энергии у меня никогда не было, и я отвечала на всевозможные творческие предложения.

— При колоссальном разнообразии вашего репертуара, охватывающем куда более широкий стилистический спектр, чем «от Баха до Оффенбаха», почти нет Верди и единичны случаи исполнения русской музыки. С чем это связано?

— Я пела Эболи в «Дон Карлосе», но не более. Мне был ближе Беллини, у которого я исполняла «Капулетти и Монтекки». Мне нравится эта музыка, но в ней как-то недостаточно идей. Россини также был возможен, но и он – не вполне то, чего мне хотелось бы. Мой пианист периодически говорит мне, что мы должны взяться за Рахманинова, Метнера, но это не совсем для моего голоса.

— Глинка с Даргомыжским идеально бы вам подошли.

— Без Чайковского бы не обошлось точно, но я не чувствовала, что осилю этот репертуар. В том числе и потому, что не знаю русского языка.

— В списке ваших творческих достижений – десятки звукозаписей, многие из которых принесли вам престижные награды. Что для вас значит звукозапись?

— Мне всегда очень нравилось записывать музыку. Нравилось обсуждать список песен, драматургию программ вместе с Бенгтом Фошбергом, с дирижерами или ансамблями. Сам процесс звукозаписи меня заставлял фокусироваться, концентрироваться. Это большой вызов. Я очень устаю после записи – голос устает и ментально утомляюсь. Но мой голос от природы хорошо приспособлен для записи. Большой голос некоторых певиц доставляет большие трудности звукорежиссерам. А мой – стройный, тонкий – идеален для записи.

На фото А.С. фон Оттер ( Шарлотта)

Фото ©2017 Sakari Viika