«Царскую невесту» поставили в Лондоне и Берлине, «Китеж» – в Барселоне и Амстердаме, «Золотого петушка» – в Дюссельдорфе и Нанси, совсем свежая премьера – «Снегурочка» в Парижской национальной опере. Казалось бы, надо радоваться – из продукта для «сугубо внутреннего потребления» русский классик превращается в явление «международно конвертируемое». Неужели же европейцы, наконец, прониклись его великой музыкой?

Но иные постановки определенно наводят на мысль – лучше бы уж оперы Николая Андреевича так и оставались востребованными лишь на родине: они подвергаются столь изощренным экспериментам, что (простите за пафос) воистину больно становится за национальное достояние России. Именно к таким постановкам относится спектакль во Фламандской опере (бельгийский Гент), где на июньской премьере нещадно разделались с «Садко», представив оперу-былину не то как триллер, не то как черную мессу.

Сцена завалена черноземом – герои неоднократно падают на жирную грязную землю, измазываясь по самые уши. Ею же будет себя засыпать (видимо, заживо закапывать) Любава, когда ее благоверный таки отправится в кругосветное путешествие. Зато Волхова осуществит прямо противоположную операцию – выкопает лопатой вместительную яму, но приблизительно с той же целью: видимо, как могилу для себя (ведь в сцене превращения подводной царевны в быструю речку титульный герой зарежет ее внушительным тесаком). Вместо билибинского лубка на сцене периодически появляется непритязательная мебель времен социализма; рассевшись по дебелым диванам, «новгородцы» в трусах, трениках и шлепках, а то и вовсе полуголые с упоением пялятся в телевизоры. Шоу им обеспечено круглосуточно, в режиме нон-стоп, и не только в виде рекламы заморских путешествий (именно как ролики от турагентств поданы три знаменитые арии гостей – Варяжского, Индийского и Веденецкого). Над сценой висит огромный трапециевидный экран, где без устали что-то показывают – то беженцев, переплывающих море в поисках лучшей жизни, то детей-инвалидов, роющихся в помойках, то бутики, заваленные модным товаром, а то и вовсе мультик с танцующим фаллосом, чей пляс завершается бурной эякуляцией (так «проиллюстрирована» залихватская песня Садко «Заиграйте мои гусельки»). Специфичность воображения авторов спектакля, усмотревших связи между подобным визуальным рядом и партитурой Римского-Корсакова, заслуживает немалого удивления.

Тема творческого начала (Садко гусляр – стало быть, артист) преломлена также своеобразно. На авансцене стоит микрофон, и все свои ударные номера титульный герой исполняет в него, уподобляясь кумирам шоу-бизнеса. Но первым к этому микрофону выходит не он, а Нежата – те, кто хоть раз в жизни видели классическую постановку этой оперы (ну хотя бы Бориса Покровского в Большом), ни за что бы не догадались, что речь идет о еще одном гусляре, только юном. Под вступительные звуки его арии-сказа на сцене появляется упитанная негритянка в блестящем открытом белом платье и всем своим видом пародирует знаменитое Happy birthday Мэрилин Монро; сочным контральто, как и сама она – «шоколадного» отлива, выводит былинную кантилену. С одной стороны, хорошо, что постановщики не стали обряжать корпулентную певицу в травестийный образ юнца (все равно никто бы не поверил, смотрелось бы комично) и в то же время, по нынешней моде, противоестественно не отдали альтовую партию контратенору, сохранив верность музыкальному авторскому замыслу. Но с другой стороны, созданный визуальный ряд способен только рассмешить. Нужно ли это применительно к образу Нежаты, того ли хотел Римский-Корсаков, выводя этого героя на сцену?..

Спектакль американца Дэниэла Крамера полон таких «открытий чудных» – впечатление, что режиссер направил фантазию максимально на то, чтобы «Садко» стал гарантированно неузнаваемым, чтобы ничто не напоминало о жанровой принадлежности этого произведения. Для бельгийской публики эта опера совершенно неизвестна, и вся философия, вся эстетика программного творения Римского-Корсакова осталась, таким образом, «за кадром». Будь я на месте любого из местных зрителей, по просмотру у меня бы осталось стойкое убеждение, что увиденное и услышанное – это одно из самых худших, унылых и неинтересных произведений мировой оперной литературы.

Музыкальный руководитель этого безобразия – наш соотечественник Дмитрий Юровский, который в течение нескольких сезонов возглавлял Фламандскую оперу, а теперь здесь – гостевой маэстро. Спектакль он провел вяло, без малейшего энтузиазма – и понять его нетрудно. Певцы в большинстве своем хорошие (Виктория Яровая – Любава, Бетси Хорн – Волхова, Зураб Зурабишвили – Садко, Рейхен Брайс-Дэвис – Нежата), но оценить их мастерство непросто – шизофреническая режиссура дезавуирует все.

На фото «Садко» во Фламандской опере

Фото предоставлено пресс-службой театра